полумиллионную армию. Россия и Англия, Австрия и Пруссия, Турция и Швеция, Дания и Сардиния, Ганновер и Неаполь – все торопливо собирали войска, оружие и деньги. Но все это, казалось, Наполеона совсем не волновало! Наоборот, он демонстративно творил все что хотел. Вслед за Генуей присоединил к Франции Пьемонт и Лукку. Затем короновался в Милане королем Италии, одновременно деля и раздавая германские княжества. Границы старой Европы трещали и рушились. Мир стремительно изменял свои очертания.
– Я делаю великое дело! – заявлял французский император во всеуслышание. – Я расчищаю авгиевы конюшни Средневековья!
3 августа 1805 года Наполеон прибыл в Булонский лагерь. Армия встречала его восторженными криками: «Виват, император!»
– Солдаты! Скоро вы раздавите англичан и завоюете вечный мир своим потомкам! – объявил император.
Усатые «ворчуны» согласно кивали медвежьими шапками:
– Наш маленький капрал свое дело знает, даром что теперь еще и император!
Меж тем близился сезон туманов. Наполеон был уверен, что для удачной высадки в Англию ему будет достаточно всего лишь одного туманного дня. Под его покровом Наполеон надеялся проскочить мимо английского флота, стянутого к проливам. Из Булони от отправил курьера в Тулон к командующему Средиземноморским флотом адмиралу Пьеру Вильневу. Адмиралу надлежало идти с флотом в пролив на соединение с Ламаншскои эскадрой и союзным испанским флотом, чтобы затем объединенными силами обеспечить успех высадки. Еще никогда в своей истории Франция не собирала столь мощной армии, а потому без всяких натяжек Наполеон стал именовать ее Великой…
Взирая через Ла-Манш на столь серьезные приготовления к завоеванию, Англия немела в ужасе. Сен- Джеймский кабинет пребывал в полнейшей прострации. По приказу премьера Вильяма Питта Младшего в Дувре учредили наблюдательный пост, с которого день и ночь следили за французским берегом. Увидев приближающийся десантный флот врага, наблюдатели должны были выстрелить из пушки. Большего для дела обороны от французов не мог предложть даже неглупый Питт. Конечно, у Британии был победоносный флот, но победоносной армии у нее не было никогда. И в этот, казалось бы, уже самый безнадежный момент Англию защитили ее союзники. Спасая Туманный Альбион, первыми выступили австрийцы. Вслед за ними двинулись скорыми маршами русские армии генералов Кутузова и Буксгев-дена. В Лондоне повеселели:
– Теперь корсиканцу будет не до нас! Посмотрим, как он справится с австрийцами и русскими! По крайней мере, пара хороших оплеух ему обеспечена!
Наполеона в России в то время никто не боялся, и настроение в наших войсках было самое боевое. Старуха княгиня Дашкова, провожая уходящие на войну полки, слезно просила офицеров доставить ей Бонапарта в клетке.
– Дайте нам только до него проклятого добраться! – смеялись в ответ. – А об остальном не беспокойтесь!
«Трудно представить, какой дух одушевлял тогда всех нас, русских воинов… Нам казалось, что мы идем прямо в Париж», – вспоминал впоследствии один из участников похода 1805 года.
Сам же Наполеон тем временем терзался сомнениями, куда ему лучше нанести решающий удар: по Англии или по Австрии? Булонский лагерь жил ожиданием прибытия кораблей адмирала Вильнева. Его флот должен был, по мысли Наполеона, прикрыть высадку от британских армад. Он обречен был лечь на дно, но обязан был продержаться один день. Всего лишь один день – и Англия будет поставлена на колени! В том, что британская армия будет сметена мощью Великой армии, не сомневался никто.
Но долгожданного Вильнева не было и не было. Зная, что его всюду сторожат английские эскадры, Вильнев не торопился покидать Тулон. Помня Абукир-ский погром, он весьма опасался новой встречи с Нельсоном. Меж тем вести с востока становились все тревожней. Русские и австрийские армии пришли в движение. Надо было что-то срочно предпринимать и на что-то решаться!
– Если я через пятнадцать дней не буду в Лондоне, то через двадцать я должен быть в Вене! – заявил Наполеон, быстро просчитав возможные варианты. И где, наконец, этот трус Вильнев?- спрашивал он уже в какой раз маршала Бертье.
Тот молча пожимал плечами. Известий из Тулона не было.
– Я не могу больше ждать ни одного дня! – стукнул по столу кулаком французский император. – Пишите указ об отстранении Вильнева от должности за трусость, а мы не будем больше терять времени. Нас ждут поистине великие дела! Пусть Лондон еще подрожит. А пока мы займемся Веной!
Император Александр Первый, в отличие от своего отца, флота никогда не знал и не понимал, а моряков попросту не любил, считая, что корабли – это всего лишь дорогостоящие ящики с дурным воздухом, дурной водой и дурным обществом. Своего невежества при этом Александр нисколько не стеснялся.
– Я сужу о делах флотских, как слепой о красках! – любил пошутить он в кругу милых дам.
Увы, внешне невинные шутки обернулись на деле эпохой полнейшего забвения флота, каковой не было со времен смерти Петра Великого.
Впрочем, начиналось все, как всегда, с надеждой на лучшее. В 1802 году вместо Адмиралтейств- коллегий было новообразованное Министерство военных морских сил, наряду с которым был создан и Особенный комитет для насущных флотских реформ. Решено было содержать на Балтике флот, равный по силе вместе взятым шведскому и датскому, а на Черном море – турецкому.
Во главе комитета был поставлен сенатор граф Воронцов, который в море бывал лишь раз в жизни, когда его по молодости лет везли пассажиром из Петербурга в Стокгольм. В том давнем путешествии Воронцов страшно укачался и изблевался, а потому даже спустя годы одно упоминание о море и моряках приводило его в ужас. На основании собственного опыта сенатор и внушал императору:
– По многим причинам, физическим и локальным, России нельзя быть в числе первенствующих морских держав, да в том ни надобности, ни пользы не предвидится. Прямое могущество и сила наша должны быть в сухопутных войсках… Посылка наших эскадр в Средиземное море и другие далекие экспедиции стоили государству много, делали несколько блеску, а пользы никакой!
И это тайный советник говорил о походах Спиридова и Ушакова, о Чесме и Корфу! Александр, слушая такие речи, соглашался:
– И вправду, сколько можно было бы на эти деньги полков драгунских да пехотных амуницировать!
Назначенный первым морским министром умный и деятельный адмирал Мордвинов не удержался на своем посту и четырех месяцев, разругавшись в пух и прах с флотоненавистником Воронцовым.
– Легче сделать, чтобы в пустынях шли дожди иль осушить сибирские болота, чем переубедить упрямого дурака! – говорил в отчаянии адмирал о Воронцове.
Граф немедленно пожаловался императору, и тот поддержал его. Отныне судьбу флота стал решать владелец несметных сельских угодий, а флотоводец принялся основывать в Москве общество сельского хозяйства…
Преемником Мордвинова на посту морского министра явился Павел Васильевич Чичагов, сын знаменитого адмирала героя Ревеля и Выборга. По воспитанию француз, а по убеждениям англоман. Некогда Чичагов начинал свою службу поручиком гвардии, а потому с Воронцовым общий язык нашел быстро. Характеризуя личность Чичагова, один из историков флота писал: «Это был человек очень даровитый, по характеру пылкий, неустойчивый в своих взглядах, неспособный к длительной творческой работе».
Несколько иную характеристику морскому министру дал мореплаватель и адмирал В. М. Головнин: «Избалованное дитя счастья, все знал по книгам и ничего по опытам, всем и всегда командовал и никогда ни у кого не был под начальством… Самого себя считал способным ко всему, а других ни к чему. Подражая слепо англичанам и вводя нелепые новизны, мечтал, что кладет основной камень величию русского флота…»
Впрочем, в первые годы царствования Александра флот еще жил временами Екатерины Великой и Павла Первого, а потому, скорее вопреки, чем благодаря реформаторам, по-прежнему являл собой реальную и грозную боевую силу.
