— За кудыкиной горой!
— Значит издалека! — покачал головой один из старцев.
— Зачем следил за городищем? — спросил второй.
— Я ни за кем не следил, а искал дорогу, чтобы добраться домой!
Ответ мой был, разумеется, из природы самых идиотских, но что еще я мог ответить?
— Что это за одежды? — ткнул в меня пальцем третий.
— Одежда как одежда! — пожал я плечами. — Тельняшка и штаны. Вот кроссовки потерял!
Старички переглянулись. Мой ответ им явно не понравился. Им вообще, кажется, не нравилось ничего из того, что я говорил.
— Глаза твои черны и власы тоже! — покачал головой один из старцев, который, как мне показалось, был старше всех остальных. — Ты не из нашего племени. Однако хорошо знаешь наш язык и понимаешь речь. И в наших краях ты объявился тоже не зря! И шел ты к нам не с добром, ибо, идя с добрым сердцем, тебе незачем было прятаться в лесу. А потому ты нам враг!
“Этого мне еще не хватало! Теперь меня еще и в шпионаже обвинят! Почему я обязательно должен быть блондином? Чего им вообще от меня надо? Ну идиот, ну вляпался! Ни дать ни взять нарвался на какую-то секту! Вот расплодились, заразы, уже у самой Москвы обосновались и ни черта не боятся!” — подумал я и сразу же почувствовал себя весьма и весьма тоскливо.
— Да какой же я вам враг, когда я ваш друг! — начал я было свой оправдательный монолог, но меня уже никто не слушал.
— Враг! Враг! — вопила толпа, обступая меня все теснее.
— У меня же нет даже оружия! — закричал я в отчаянии.
— За тобой идут орды степей! Перун требует искупительной жертвы, а небо ниспошлет за нее дождь на наши поля! — сердито затопал в ответ ногами один из стариков, чье морщинистое лицо напоминало мне печеную в костре картошку.
— Смерть! Смерть! — вопила толпа, впадая в настоящее неистовство.
Кто-то наиболее усердный сразу же заломил мне руки.
— Эй, поосторожней, не нарывайся! — оттолкнул я его. — Сейчас схлопочешь по соплям, сатанист паршивый!
— Свяжите его и готовьте алтарь! — велел самый древний из старцев. — Нам нужна искупительная жертва!
На меня разом навалилось несколько здоровенных лбов. Скрутив веревками, меня бросили в траву. Краем глаза я видел, как эти дюжие молодцы уже с радостью стаскивают бревна, споро сооружая мой погребальный помост. Обреченно вздохнув, я перевел взгляд на траву, что буквально лезла мне в глаза, и разглядел, как совсем рядом с моим лицом ползет по траве букашка. Как бы я хотел в этот миг быть на ее месте! Вот так бы, как она-сейчас, скрыться под листом, чтобы жить, жить и жить. Но счастливая букашка уползла куда-то по своим букашечьим делам, а я остался лежать и ждать своей незавидной человечьей участи.
От собственного бессилия мне хотелось грызть зубами землю. Что же это происходит? Куда подевалось ночное шоссе и машина, откуда взялись на мою голову эти идиоты-сектанты, которые явно собираются меня жарить? Что же делать? Кричать, что я невиновен? Но им на мои крики явно наплевать. Молить о пощаде? Но, судя по решительным рожам, разжалобить эту публику просто невозможно.
Мимо меня то и дело пробегала босоногая ребятня, весело таская хворост для будущего костра. Несколько умельцев наскоро сбивали столы, вероятно, для будущей пирушки. Да, веселье по поводу моего убиения, а может быть, и последующего поедания, предстояло здесь самое серьезное.
И снова череда липких бесполезных мыслей: что произошло со мной, почему и за что меня собираются убивать, да еще и столь изуверским способом? Кому и для чего все это надо? Какая жертва? Какой алтарь? Какой Перун? Дребедень какая-то! Театр полного абсурда, в котором почему-то именно мне уготованна самая незавидная роль… Куда смотрит милиция, когда рядом с Москвой творятся такие дела? По щекам моим непроизвольно текли слезы. Было безумно жаль себя, идиота, столь бездарно попавшего на костер. Душила обида, что меня, прошедшего огонь и воду, взяли как последнего пацана! Но что я мог сделать: только ждать смерти да еще скрежетать от бессилия зубами!
Меж тем суета по приготовлению к моему убиению, видимо, стала подходить к концу. Не знаю почему, но за устроителей предстоящего действа я даже невольно порадовался. Уж больно у них все было отработано. Наверное, подобные развлечения здесь были не столь уж большой редкостью.
Наконец все, радостно гомоня, снова собрались вокруг деревянного истукана. Женщины расставляли по столам кувшины с каким-то питьем и огромные миски с кусками жареного мяса. Меня подняли с травы и тоже потащили в центр. Толпа расступилась предо мною опять оказались знакомые старички-душегубы. Но теперь вместо старых дерюг на них были чистые белые рубахи. Что ж, гулять так гулять!
— Несите жертвенный нож! — прокашлял старец с лицом, напоминающим печеную картошку.
Ему подали какую-то немыслимую секиру. “Печеный” деловито опробовал ее остроту пальцем, а опробовав, довольно поцокал языком.
— Несите и возложите на алтарь тело! — велел он стоявшим сзади меня молодцам.
Ничего себе! Я для них уже только тело! Ну не мерзавцы ли! Скорее всего, меня хотят вначале зарезать, а уж потом поджаривать! Это все же несколько лучше, чем поджариваться заживо, но хуже, чем остаться в живых!
Только тут я разглядел, что перед деревянным истуканом лежал большой плоский камень темно-бурого цвета. Подхватив под мышки, меня подтащили к нему. Я тоскливо глянул в пустые глазницы деревянного урода. Уж не во имя ли тебя меня собираются кончать? И почему камень такого необычного цвета? Да это же запекшаяся кровь! Это кровь моих предшественников, чью незавидную участь мне тоже предстоит сейчас разделить.
