Панкратов.
Ночь на 14 сентября была такой холодной, что если бы раньше не успели просушить одежды, утром бы никто не проснулся. Сухарей к этому времени ни у кого уже почти не осталось. Делили последние. Утром осмотрелись. Ветер гнал льдину на ост-норд-ост, а лот показал 10 саженей. Лед понемногу двигался к берегу, на между ними еще оставалось много воды и приходилось только ждать. Почувствовал некоторое облегчение штурман Матисен. А вечером льдину в который раз погнало на норд-вест. Все сразу замолчали и глядели на боцмана, словно он был главным виновником происшедшего.
— А я то при чем? — пытался тот оправдываться.
— А кто накаркал, — сказали ему.
После этого каждый воздвиг себе изо льда некое подобие дома, который тут же обозвали «гробницей». Берег скрылся. Забравшись в него, легли спать, молясь чтобы Бог смилостивился и на этот раз.
— Будем надеяться, что нас снова покрутит и направит к берегу, прежде чем разломается льдина, — сказал Крузенштерн своим спутникам, устраиваясь на ночлег.
Опять шел сильный дождь со снегом и все снова вымокли до нитки. Собаки, делившие с «ермаковцами» все невзгоды, даже перестали скулить, а только жались к людям, ища хоть немного тепла. Командирский пудель при порывах ветра от слабости валился на спину и не мог встать.
Утром выглянуло скупое полярное солнце, и люди опять принялись сушиться. Крузенштерн увидел песца, хотел было его подстрелить, но тот убежал. Вольнонаемный повар Павел Ларионов попался на воровстве. Приберегая несколько своих сухарей, он предпочитал воровать у других и был пойман с поличным. Матросы грозились скинуть вора со льдины, но вмешался Крузенштерн и объявил, что прощает повара. Все лучше становилось штурману Матисену. Он уже вовсю жевал сухари и объявил, что вполне готов продолжать путь пешком.
Наступило 16 сентября. Из воспоминаний Крузенштерна: «Хотя ни у меня, ни у людей надежды не было достигнуть берега, потому что уже несколько раз были обмануты, мы, все-таки, помолившись Богу, тронулись в путь в 6 часов. Шел сильный дождь и мы все были мокры; первые два часа мы шли по весьма опасным местам, по сжатым маленьким ледникам, между которыми проваливались постоянно, часто до груди, и, наконец, в 8 часов пополуночи достигли до сплошного льда на котором была гора; с вершины ее увидели, к общей радости, берег верстах в 15 или 18. Не отдыхая нисколько, мы пошли весьма скоро вперед и сделали привал не раньше 11 часов. Берег отстоял от нас еще на 8 или 9 верст, но половина людей выбилась совершенно из сил и я принужден был дать полчаса отдыха. Особенно Будберг до того ослаб, что говорить уже не мог и падал на ровных местах. Мы все воспользовались этим временем и съели двойную порцию сухарей. Некоторые из команды повредили себе ноги при падении и тащились с трудом. До пяти часов мы шли без оглядки, не встречая полыней, осталось до берега не более одной версты. Около двух часов я сам был до того уставши, что помогала только сила воли. С величайшим трудом тащился я вперед; грудь и плечи болели донельзя, но эта слабость была непродолжительна: к 6-ти часам я шел также легко и быстро, как прежде. Последняя верста была необыкновенно тяжела для нас. Берег не дался нам без упорного боя и я не знаю попали ли бы мы вообще на него без помощи матроса Попова? Он шел передовым последнее время и я любовался его неустрашимостью и находчивостью в преодолении всякого рода препятствий; все остальные довольно равнодушно смотрели на берег как и на лед и у каждого из них было одно желание — лечь и отдохнуть».
Уже у самою берега моряки снова вышли на полынью, слава богу, не слишком широкую. Остановились, перевели дух, нашли, как всегда, подходящую льдину-паром и качали переправу. После переправы поход продолжился. Скоро до берега оставалось уже каких-то 50 саженей, но опять открылась вода, и на этот раз в обозримом пространстве не было видно ни одной подходящей льдины. Замерили глубину, она была совсем небольшая.
— Оставаться здесь, значит замерзнуть! Кроме того, нас в любой момент может снова отнести на льдине в открытое море. Два раза повезло, но как знать, повезет ли в третий! — объявил Крузенштерн. — Поэтому приказываю каждому, кто как знает и как может идти к берегу прямо по воде. Перед переправой всем разбиться по двое-трое, чтобы в случае чего можно было вытаскивать друг друга. Первые пошли!
Первыми двинулись к берегу боцман Панкратов с двумя матросами. Остальные, затаив дыхание, следили за ними. Вначале вода доходила переправлявшимся по грудь, потом по горло. Несколько раз они вообще проваливались под воду с головой, но каждый раз выныривали. Но вот, наконец, они выбрались на берег. Остававшиеся еще на льдине моряки приветствовали успех первопроходцев дружным «ура». Следом за первыми переправились и остальные. Выбравшиеся на берег люди были не только насмерть уставшими, но и (в какой уж раз) насквозь промокшими — и это на морозе! Но что это было по сравнению с осознанием того, что они, наконец-то добрались до столь желанного берега!
— Господи, неужель, землица русская! — плакали матросы, и становясь на колени, целовали стылые камни.
Пудель Малыш, видя радость людей, тоже радостно повизгивал. Немного придя в себя, осмотрелись. К большому огорчению команды «Ермака», на берегу не оказалось плавника и не из чего было разжечь костер. Поэтому нашли какую-то ложбину, куда не задувал ветер, там попадали, тесно прижавшись друг к другу, да так и продрожали всю ночь, изредка вставая для того, чтобы хоть немного согреться. Ранним утром все же удалось найти немного выкидного леса, который в то время северные мореходы не без юмора именовали «ноевым деревом». Плавник не без труда, но разожгли. Это позволило сварить припасенного кофе, которое казалось всем поистине божественным напитком. Кофе взбодрил людей.
— Жизнь-то, кажется, стала налаживаться, — рассмеялся Матисен.
— Сейчас бы еще сигару, — мечтательно закрыл глаза Будберг. — Вернусь в Питер, буду беспрестанно пить кофе и непрерывно курить сигары.
— Давайте вначале вернемся, — вздохнул Крузенштерн.
Когда окончательно рассвело, Матисен взял зрительную трубу и принялся внимательно осматривать окрестности. Внезапно он закричал:
— Вижу чумы! Вижу чумы!
Немедленно трубу у него схватил Крузенштерн и так же увидел верстах в пяти от места ночлега верхушки двух чумов. Немедленно к чумам был отправлен боцман Панкратов с тремя матросами, все, на всякий случай, с винтовками.
— Во что бы то ни стало задержать людей, если попытаются бежать! — велел Крузенштерн.
К счастью, местные ненцы бежать от появившихся незнакомцев и не собирались. Знаками боцман объяснил местным жителям, что они нуждаются в помощи. Ненцы немедленно запрягли трое нарт и вскоре все моряки были доставлены на стойбище, где их уже ждал огонь, горячий чай и жареная оленина.
В течении нескольких дней все отлеживались и отъедались. Затем Крузенштерн с командой на оленях были переправлены в ближайшее село Ижму. Отдохнув и там, команда «Ермака» отправилась в устье Печеры, в деревню Кую. Устроив там своих подчиненных на зимовку во главе со штурманом Матисеном и бароном Будбергом, Крузенштерн поспешил в Архангельск, чтобы доложиться о судьбе своего судна и его героической команды. С собой он вез и тетрадь с записями сделанных промеров в южной части Карского моря, зарисовками береговой линии, которую, несмотря ни на что, сохранил, держа на груди под малицей.
Написав подробнейший отчет об экспедиции, Крузенштерн принялся оббивать пороги высоких инстанций, прося дать ему возможность на организацию еще одной экспедиции в устье Енисея. Но из этого ничего не вышло.
— Ежели все предыдущие попытки были неудачными, значит время еще не настало для решения сей трудной задачи. А потому отложим это дело до более дальних времен, — сказали ему высокие начальники.
Подводя итог тому, что совершила команда «Ермака», можно сказать, что тяжелейший восьмидневный переход по морю, в котором не было потеряно ни одного человека, можно без всякого преувеличения назвать поистине уникальным и героическим. Кроме этого, проведенные исследования стали еще одним шагом в освоении русской Арктики. Команде «Ермака» несказанно повезло.
Они не пропали бесследно в бескрайних льдах высоких широт, а остались живы. Увы, так везло крайне редко. Бесследно пропали во льдах экспедиции Брусилова и Толя, не счесть сгинувших поморов и
