хотел, он воспитывается в западной традиции. Могу даже сказать, что растет он под именем Янек Чигинский. Неплохая трансформация для Ивана Чигирева? А сможешь ли ты его увидеть, зависит от твоего ответа.
— Что за условия ты мне ставишь? — вскипел Чигирев.
— Никаких условий. Я просто хочу добра и тебе, и ему. Если ты захочешь уйти в другой мир или бежать во Францию или Англию, ты вполне сможешь забрать с собой сына. Но если ты решишь остаться в игре и вернуться в Москву, то ребенок окажется заложником у поляков. Ведь нельзя же везти его в Москву, где скоро может начаться резня. Ты слишком заметная фигура в московской политике, чтобы Сигизмунд, а вернее, Сапега не воспользовался твоим сыном в игре против тебя. В этом случае для тебя и для него лучше сохранить тайну его происхождения.
— Вот как, — протянул Чигирев. — И здесь меня обложили. Ну так знай, пан Басовский, я не отступлюсь. Я помогу Отрепьеву остаться на троне. Это будет новый шанс для России. И не смей мне мешать, а то я…
— Да валяй, — криво усмехнулся Басов. — Не буду я тебе мешать экспериментировать. Только если опять попытаешься нарушить баланс сил здешнего мира, снова получишь по ушам. В этот раз жестче. Второе предупреждение всегда болезненнее.
Он поднялся и зашагал к двери.
— Да кто ты такой, чтобы определять, как должен жить весь здешний мир? — крикнул ему вслед Чигирев.
— Сам еще не понял? — бросил Басов и вышел из комнаты.
Остаток бала прошёл как в бреду. Чигирев слонялся по залам, наблюдая за танцующими, потом пировал с остальными придворными. Люди из русского посольства во главе с Афанасием Васильевым сидели за отдельным столом, ели грязно, руками, и заслужили презрительные взгляды и колкие замечания польских придворных. Впрочем, Чигиреву было уже всё равно. Только теперь он в полной мере осознал, что разработанный им план находится под угрозой срыва. Еще несколько часов назад он полагал, что успешно довел свою интригу до середины. Рокош в Речи Посполитой разрастался, заговор по замене Сигизмунда Отрепьевым ширился, и если бы удалось убедить московских бояр, что восхождение Лжедмитрия на польский престол реально, они могли бы отложить роковое решение о свержении самозванца. Ведь объединение Московии с Речью Посполитой сулило им немалые выгоды. А потом власть Отрепьева укрепилась бы, и можно было бы начинать запланированную реформацию. Но теперь… Если Басов сказал правду, то рокошане вскоре потерпят поражение, и события пойдут по тем рельсам, с которых их так упорно пытался свернуть историк. И уже совсем немного времени оставалось до рокового мая, когда должен был расстаться с жизнью Юрий Отрепьев, монах-расстрига Григорий — последняя надежда России на прекращение еще только набиравшей обороты смуты.
Когда ужин закончился и гости начали расходиться, Чигиреву сообщили, что ясновельможный пан Лев Сапега ожидает его в охотничьем зале.
При виде Чигирёва канцлер расплылся в притворной улыбке:
— Рад приветствовать вас в замке его величества.
— Для меня большая честь быть вашим гостем, — ответил Чигирев.
— Нет, это для нас большая честь принимать персону, столь близкую к особе московского великого князя, — Сапега явно не пытался скрыть презрения к собеседнику.
— С вашего позволения, его величество Дмитрий Иоаннович изволил принять на себя титул императора, — заметил Чигирев.
— Ах, оставьте, — небрежно махнул рукой Сапега. — Дмитрий Иоаннович может называться кем угодно. Мы его посадили, мы его и уберем, когда захотим.
— Однако же позвольте…
— Не позволю, — грубо прервал гостя Сапега. — Мы спокойно смотрим на то, что какой-то монах- расстрига объявил себя царевичем, особенно если это соответствует нашим интересам. Но мы не позволим москалям покушаться на власть и трон короля Речи Посполитой.
— Уверяю вас, что это не так, — принялся оправдываться Чигирев.
— Давайте не будем притворяться друг с другом, — рявкнул Сапега. — Я прекрасно знаю, зачем вы ездили в Рим. Меня об этом известил папский нунций. Кроме того, он заверил меня в безусловной поддержке святым престолом его величества Сигизмунда Третьего. Впрочем, — канцлер неожиданно смягчился, — я бы не говорил с вами, если бы считал вас просто прихвостнем самозванца. Мой добрый друг, пан Басовский, сказал, что вы искренне симпатизируете святой католической церкви и Речи Посполитой. Так ли это?
Дверь за спиной канцлера приоткрылась, в комнату осторожно заглянул Басов. Он умоляюще смотрел на историка.
— Да, это так, пан канцлер, — ответил Чигирев. — Я мечтаю о принятии католичества Русью и о распространении законов Речи Посполитой на всю Московию.
— Так зачем же вы хотели свержения его величества Сигизмунда?
— Я полагал… Став польским королем, наш монарх легче сможет распространить законы Речи Посполитой и святую веру в Московии, — промямлил Чигирев.
— Что за бред! — всплеснул руками Сапега. — Что там может распространить беглый монах- расстрига? Вы должны понимать, что святую веру и подлинную вольность на Русь может принести только славная шляхта Речи Посполитой. Самозванец был стенобитным орудием, которое помогло нам свалить Годунова. Подождите еще несколько лет, и, окончательно утвердившись в Московии, мы уберем его. Все земли до Сибири будут управляться из Кракова. Свет католической веры засияет в самых отдаленных уголках мира до самой империи Великого Могола и Кипангу.[19] И все это произойдет благодаря нам. Речь Посполитая усилится вместе с богатствами восточных земель и станет сильнейшей державой в мире. Скажите, пан Чигирев, неужели вас не прельщает стать подданным будущей великой Речи Посполитой?
— Я почел бы за честь, — кивнул Чигирев.
— Вот и отлично, — улыбнулся Сапега. — Я верю в вас, пан Сергей. Скажите, готовы ли вы уже сейчас встать на службу нашему обожаемому королю Сигизмунду?
Басов в дверном проеме кивнул. «Скажи «да», или ты покойник», — прочел Чигирев в его глазах.
— Да, — тихо произнес он.
— Вы готовы подписать соответствующие бумаги?
— Да, пан канцлер.
ГЛАВА 28
Последняя попытка
Чигирев и Басманов вышли из царских палат и остановились так, чтобы их не могли слышать стоящие на страже немецкие наемники. Майское солнце заливало кремлевский двор, играло в куполах церквей, отражалось в золоте колокольни Ивана Великого. Вокруг еще стояли помосты, собранные для свадебного пира Марины и «Дмитрия».
— Это конец, — мрачно произнес Чигирев. — Он подписал себе смертный приговор.
— Ну почему он не хочет слушать нас? — тяжело вздохнул Басманов. — Ведь сколько ему уж говорим. Да и не мы одни. Мальчишка. Видит восторженную толпу и считает, что все на свете его обожают.
— Он просто чувствует себя природным царем, — ответил Чигирев, — и считает, что неподсуден и неуязвим.
Басманов внимательно посмотрел на собеседника:
— Ты не веришь, что он — чудом спасенный Дмитрий?
— Я верю, что это царь, которого мы должны защищать, — отрезал Чигирев. — Иначе нам всем конец.
— Верно говоришь, — вздохнул Басманов. — Только что же делать, коли сам государь в измену не верит?
