В следах, оставленных копытами, быстро скапливалась вода. Патч спешился и повел Зака на коротком поводе, чуть слышно шепча ему на ухо ласковые, успокаивающие слова, когда копыта коня скользили по влажному упругому мху.
Когда земля под ногами стала тверже, он вновь сел в седло и, держа в руках мачете, низко пригнулся к шее коня, стараясь избегать прикосновения к веткам с длинными ядовитыми колючками – одного их укола хватало, чтобы вызвать жуткую лихорадку, пережить которую удавалось не многим.
Очень скоро из-за густой листвы подлеска, пронизанного зеленоватыми лучами света, снова показалась задница. В то же время Патч услышал голоса:
– Ну что, сука, тебе нравится?
– Эй, ты слезешь или нет, черт бы тебя побрал?
– Перестань двигаться, я никак не могу попасть!
Патч замер. На поляне были три человека, не считая девчонки, жалобные хрипы и стоны которой он теперь отчетливо слышал.
Неожиданный порыв ветра немного отклонил гибкие ветви деревьев, покрытые густой листвой, и глазам Патча предстала жуткая сцена. Задница девки плясала не в пароксизме страсти, как он прежде думал, а в последних спазмах агонии.
В петле пеньковой веревки, переброшенной через толстый сук дерева, висела раздетая догола молодая женщина и, судорожно дергаясь во все стороны, из последних сил цеплялась за веревку, глубоко впившуюся ей в шею.
'Развлечения' такого рода были явно не по ней. Когда силы покидали женщину, петля еще туже стягивала ее шею. Она широко открывала рот, словно рыба, выброшенная на берег, из ее сдавленного горла рвался сиплый хрип, лицо синело, а с вывалившегося языка капала пена. Жертва негодяев снова подтягивалась на веревке, силы снова изменяли ей, она срывалась, и тогда петля затягивалась еще больше.
Трое мужчин, увлеченно наблюдавших за судорогами своей жертвы, стояли прямо под ней, спустив штаны и теребя в руках свое достоинство. Трое других держались в стороне, также не сводя с несчастной внимательных глаз.
Патч, человек по натуре крутой и, когда надо, жестокий, никогда не занимался подобным скотством. Если уж дело шло к траханью, он любил, чтобы все было по правилам: без насилия, по обоюдному согласию. Не то чтобы он испытывал особое почтение к женскому полу – просто таким уж он уродился, чего, судя по всему, нельзя было сказать о шестерке пьяных в стельку и одурманенных наркотиками подонков, ловивших кайф, наблюдая за агонией молодой женщины.
А она продолжала бороться за жизнь: сучила ногами в пустоте, цепляясь за веревку, извивалась, словно червяк на крючке рыбака, что вызывало у ее мучителей все новые взрывы хохота и поток похабных шуток.
Патч начал подумывать, не вмешаться ли ему, но в это время молодая женщина, устав от бессмысленной борьбы, исход которой был и так ясен, решила положить конец своим мучениям. Поняв, что цепляясь за жизнь, она лишь продлевает пытку, пленница вложила все оставшиеся силы в последний рывок наверх, а затем, отпустив веревку, закачалась в воздухе, судорожно подергивая ногами и руками. Неожиданное 'бегство' несчастной вызвало у ее мучителей сначала столбнячное оцепенение, а затем яростный взрыв гнева.
В бешенстве от того, что сорвались все их похотливые планы, потеряв дар речи, трое мерзавцев замерли от неожиданности, как громом пораженные, а затем бросились к раскачивающемуся на веревке трупу и повисли на нем, рассчитывая попользоваться еще теплым телом.
Именно в этот момент один из зрителей, у которого не было левой руки, вытащил из кобуры револьвер и с усмешкой выпустил все пули, целясь в веревку. Меткая и кучная стрельба сделала свое дело: одна из пуль перебила туго натянутую веревку, и тело молодой женщины полетело вниз, увлекая с собой троицу ублюдков.
И в то же время, напуганный грохотом выстрелов, Зак вылетел из кустарника прямо на поляну, чуть не сбросив Патча, который чудом удержался в седле.
Захваченные врасплох, обе стороны замерли в нерешительности.
Умудренный опытом, осторожный Патч был не настолько глуп, чтобы сломя голову бросаться на шестерку лихих парней, да еще такой крутой закваски. Бесполезно демонстрировать свою доблесть, если дело с самого начала пошло вкривь и вкось. Наука выживания требовала разумной оценки обстановки и немалой изворотливости. Если действовать с наскока, то можно быстро оказаться под шестью футами рыхлой земли.
– Не обращайте на меня внимания, – вежливо произнес Патч, чтобы разрядить обстановку. – Я просто ехал мимо!
Его жалкая острота повисла в воздухе. Во взглядах, обращенных на него со всех сторон, читались откровенная злоба и недоверие. Момент для шуток был выбран явно неудачно. Помимо враждебности Патч увидел в глазах кое-кого из бандитов вспыхнувшую холодным огоньком жадность. Известное дело: и бинокль, и седельные сумки из тисненой кожи, и седло, короче, все его снаряжение вызывало зависть.
Теперь Патч понял, что столкновение неизбежно, и приготовился к нему. Его шанс заключался в том, что противники держались двумя, четко определенными группами.
Он все еще колебался, стоит ли брать инициативу на себя, когда однорукий поднял револьвер и направил его в сторону Патча.
Искушенный во всем, что касалось карманной артиллерии, Патч грешил излишней самоуверенностью. В его подсознании накрепко засели шесть выстрелов, сделанных одноруким, следовательно, барабан его револьвера должен быть пуст. В этом плане Патч чувствовал себя совершенно спокойно, однорукого ждет крайне неприятный сюрприз.
Но в действительности сюрприз достался на долю Патча.
Револьвер грохнул еще раз, и он почувствовал, будто к его правой щеке приложили раскаленный докрасна железный прут.
