просыпалась в момент забрасывания угля.
Потреро снова пришлось вмешаться. Он возвел глаза к небу, и с несчастным видом закричал:
– Держи лопату наискось! Наискось, говорю! И все-то тебе надо подсказывать!
После этого в топку полетели полные лопаты угля.
Оставалось найти подходящий ритм. В какой-то момент Джагу показалось, что это ему удалось. Он приноровился к покачиванию локомотива и безостановочно метался от бункера с углем к пышущей жаром топке и обратно, будучи не в силах хоть на секунду расслабить онемевшие мышцы. Но тут Потреро снова открыл рот:
– Ты чего суетишься? Это тебе не дешевая танцплощадка! Пока ты тут выписываешь пируэты, весь уголь успевает прогореть! Ты что, хочешь, чтобы остыл котел?
Опустив руки, Джаг озадаченно уставился на машиниста. Видя его недоумение, Потреро объяснил:
– Нужно бросать с платформы! Набираешь уголь, поворачиваешься и бросаешь! Только так!
Не очень-то доверяя его словам, Джаг, тем не менее, решил последовать полученному совету. И очень скоро на полу кабины угля оказалось больше, чем попало в топку.
– Не так высоко! Бросая, разворачивайся корпусом к топке, тогда точнее попадешь, – подсказал Потреро.
Учтя все эти ценные наставления, Джаг очень скоро набил руку, хотя ничего для себя не выгадал, ускорив подачу угля в топку. Опорожнив лопату, он тут же погружал ее в недра тендера и забрасывал в топку очередную порцию дробленого угля – черную кровь, как назвал его Потреро.
Время от времени приходилось оставлять лопату и бежать к разверстому зеву топки, чтобы пошуровать кочергой, распределяя уголь равномерным слоем по решетке колосника.
Обливаясь липким соленым потом, чувствуя тупую боль в пояснице от постоянного физического напряжения, он орудовал кочергой, которая с каждой минутой становилась все тяжелее и тяжелее. Ладони Джага покрылись кровавыми мозолями, а поскольку кочерга оказалась коротковатой, ему пришлось компенсировать этот недостаток, засовывая руки по локоть в топку, отчего кожу от запястий до локтей украсили длинные блестящие полосы ожогов.
– Так приходит мастерство, Чико, – убеждал Потреро, видя, как Джаг корчится от боли, случайно прикоснувшись к раскаленному краю топки. – Считай, что это благородные раны. Машина защищается, она тебя не знает. Чтобы приручить ее, потребуется время!
Тогда-то Джаг понял, что и Потреро был способен на чувства. Стоило ему заговорить о своем паровозе, как глаза его увлажнялись, а голос дрожал от волнения. В общении с Джагом он имел странную привычку называть его разными именами: Рамона, когда был не в духе, и Чико, когда все шло хорошо.
Самое ужасное во время разравнивания угля на колоснике – внезапные выбросы пламени. Предугадать или предотвратить их было абсолютно невозможно.
– Это дыхание дьявола, – ухмылялся тогда Потреро, – так можно остаться без волос, правда, Чико?
С обожженным лицом и порыжевшими от огня бровями и ресницами, Джаг не разделял юмора Потреро, особенно когда приходилось гасить прихваченные пламенем волосы.
Иногда прожорливая топка досрочно съедала все запасы топлива, и, чтобы добраться до пункта снабжения, Джаг вынужден был спускаться через узкий лаз в угольный бункер и подбирать разбросанный там уголь. Это была самая неприятная работа. Он любил открытое пространство и ветер, бьющий в лицо, а потому испытывал острый приступ клаустрофобии, оказавшись в темном стальном гробу, стенки которого гудели так, что, казалось, от адского грохота вот-вот лопнут барабанные перепонки.
Даже Потреро посочувствовал Джагу, когда тому в очередной раз пришлось протискиваться в мышиную нору бункера.
– Это работа для обезьян, но никак не для тебя, Чико, – с сожалением сказал он. – Но Галаксиус хочет, чтобы ты все делал сам. Не знаю, что ты ему сделал, а точнее сказать, не сделал, но он, похоже, чертовски зол на тебя!
Обезьянами машинист называл маленький народец, обслуживающий поезд – Сервиклонов-мужчин.
Ловкие как акробаты, они восхищали Джага. Он испытывал удовольствие, наблюдая за их работой. Вместе с Потреро они были истинной душой поезда, его составной частью. Надо было видеть, как они бегают по крышам вагонов мчащегося на полном ходу поезда, перескакивают с одного вагона на другой, моют, драят металлические части, ползают по стенкам вагонов, не испытывая головокружения и словно не замечая бешеной скорости. Они, как паучки, деловито сновали под днищами вагонов, пригнув головы, бесстрашно шли наперекор ветру, а иногда даже цеплялись за торчащие над крышами вентиляционные трубы, чтобы не быть унесенными набегающим потоком упругого воздуха. К счастью, ничего подобного еще ни разу не произошло.
Кроме технического обслуживания состава, им вменялось в обязанность удерживать беглецов от необдуманного шага. Случалось, что несмотря на страх перед ошейником, самые отчаянные вопреки здравому смыслу пытались бежать, не думая об ужасных последствиях своего поступка.
Периодически Сервиклоны опускали с днищ вагонов тросы и цепи с прикрепленными к ним длинными кусками рельсов, которые, подпрыгивая на шпалах, как дьявольские палицы метались из стороны в сторону, поднимали невообразимый грохот и калечили кандидатов в беглецы, когда те выползали из своих тайников. Но чаще всего несчастные попадали под колеса, где их ожидала верная смерть. Растерзанные, но еще живые, некоторые кричали в агонии, однако грохот мчащегося поезда заглушал их душераздирающие вопли.
– Эй, Рамона, не спи, черт бы тебя побрал! Пошевеливайся, бездельник! У меня упал уровень воды! Ее уносит с паром в пароотводную трубку! Полезай наверх, уверен, что кто-то из обезьян не закрыл крышку клапана водозабора. Но они у меня получат свое! Ну, давай, одна нога здесь, другая там!
В такие моменты Джаг сожалел, что Кавендиш не дал ему выпрыгнуть из поезда.
Глава 14
В этом дьявольском круговороте у Джага не оставалось ни минуты свободного времени. Как часто
