Саша осторожно положил руку на мой живот и на всякий случай спросил:
– Можно?
– Конечно. Говорят, что живот скоро будет расти как на дрожжах. Мне даже страшно.
– Отчего тебе страшно?
– Страшно ощущать себя беременной. Страшно, что во мне кто-то есть.
– А я даже не могу представить себе эти ощущения. А можно я к твоему животу ухо приложу, а то я ничего не чувствую?
– Прикладывай.
Я улыбнулась и подумала о том, что я только вчера познакомилась с этим человеком, а у меня такое ощущение, что я знаю его тысячу лет. С ним как-то тепло, спокойно и хорошо. Сашка приложил ухо к моему животу, немного послушал и с умным видом покачал головой.
– Ну, что там?
– Что-то булькает. Он еще ногами не стучит?
– Рано еще. Как у тебя дела на работе?
– Да так, – огорченно махнул он рукой.
– Плохо, что ли?
– Платят мало, а требуют много. Знаешь, так в этой Москве зацепиться хочется. Блин, как же хочется в ней жить. Да, видно, ничего не получится.
– Почему?
– Потому, что устал уже с одной съемной квартиры на другую бегать. Одну работу на другую менять. Стабильности хочется. Я когда сюда ехал, то и подумать не мог, что Москва так кусается. И не просто кусается, а может запросто оттяпать у тебя полруки. Я люблю вечером смотреть на свет в чужих окнах. Думаю: вот же повезло людям, живут в своих собственных квартирах, работают. Пусть они немного денег получают, но зато каждый день они могут просто дышать Москвой. Ко мне мать приезжала. Говорит, что очень за меня рада. Думает, что я хорошо устроился. Я же не могу сказать ей о том, что мне здесь непросто. Я же мужчина!
– И как ей Москва?
– Мать ее не любит. Говорит, что она большая и бестолковая. Шумная очень. Мама любит тихую, спокойную и размеренную жизнь. Она сало привозила. Мы его прямо на Киевском вокзале оптовикам сдали за смешные деньги. Для Москвы это, конечно, деньги смешные, а для Украины – совсем даже и неплохие. У нас там жизнь другими мерками измеряется. Я, когда мать провожал, испытал желание сесть рядом с ней в поезд и домой уехать. Надоело мне добиваться того, что все равно никогда не получится.
– Да ты что такое говоришь? А ну-ка подними вверх руку.
– Зачем?
– Подними руку, я сказала.
Сашка поднял руку и улыбнулся.
– А теперь скажи: «Все будет хорошо!»
– Все будет хорошо!
– Вот так-то, и больше уверенности в глазах! Москва слезам не верит, а мы здесь плакать и не собираемся. Нельзя же все время терпеть одни поражения и издевательства судьбы! БУДЕТ И НА НАШЕЙ УЛИЦЕ ПРАЗДНИК!
Сашка рассмеялся и с любопытством посмотрел на меня.
– Черт побери, а мне нравится твое настроение. Оно слишком праздничное для девушки, которая хорошо знает, что же такое суицид. Это значит – ты поправляешься. Ты даже внешне изменилась.
– Как?
– У тебя появился румянец, да и под глазами уже нет таких черных кругов. Я смотрю на тебя и понимаю, что жизнь продолжается. Если за свое место в Москве собирается бороться такая девчонка, как ты, беременная и одинокая, то почему бы не побороться и мне, ничем не обремененному и свободному парню.
Как только мы подошли к лифту, Сашка нажал кнопку и, словно заботливый родственник, спросил:
– Тебе бананы можно?
И, не дождавшись моего ответа, Саша продолжал:
– Я завтра привезу тебе ветку. Может, из молочных продуктов что-нибудь привезти: ряженку, кефир, пудинг? Я думаю, что тебе это не противопоказано. Короче, я все куплю на свое усмотрение.
Двери лифта открылись и Сашка хотел войти внутрь, но я ту же взяла его за руку и не позволила ему это сделать.
– А ну-ка, подожди минутку. Ты что, завтра тоже хочешь ко мне приехать?
– Само собой! Я буду приезжать к тебе каждый день.
– Тебе что, больше заняться нечем?
– Да нет. У меня дел полно, – честно ответил Сашка. – И в больницу я к тебе в метро полтора часа еду с двумя пересадками, а затем еще тридцать минут на троллейбусе трясусь.
