Этот факт ни в коем случае нельзя обнародовать. Нам лишний скандал не нужен. Если уж Фома так сильно захотел, чтобы мы посчитали его умершим, – так выполним его последнее желание.
– Ты хочешь сказать, что он сам все придумал?
– В данный момент я ничего не хочу сказать. Меня больше всего волнует, чтобы все забылось и не всплыло в какой-нибудь бульварной прессе.
Мы приехали, и я молча вышла из машины. В ресторане взбудораженная публика рассказывала фантастические сплетни – одна хуже другой. При виде меня толпа заметно поутихла. Я встала во главе стола и громко произнесла:
– Дорогие мои! Прошу внимания! Дело в том, что произошла непростительная ошибка. Брат моего мужа очень тяжело переживал смерть Фомы, настолько тяжело, что временно потерял рассудок. Я думаю, его можно понять. Кто хоть раз хоронил близкого человека, наверняка сталкивался с похожими проблемами. Так вот: я пошла навстречу пожеланиям брата покойного мужа и отвезла тело обратно в морг. Как выяснилось, это оказалось совершенно ненужным. Патологоанатом подтвердил, что это тело принадлежит моему мужу. Мне жаль, что так произошло, но такова была воля брата покойного. В данный момент тело моего мужа, как и положено, предано земле. Прошу прощения у всех собравшихся за случившееся и предлагаю почтить память моего любимого покойного супруга.
На секунду приложив платочек к глазам, я подняла рюмку и выпила ее до дна. Люди встали и молча последовали моему примеру. Затем я села за стол и положила в свою тарелку пару ложек салата.
– А где сейчас находится брат Фомы? – спросил кто-то из зала.
– Он под наблюдением врачей. Ему надо немного отдохнуть – и он придет в норму.
Через полчаса ненужные мне разговоры поутихли. Гости с энтузиазмом принялись опустошать свои рюмки и тарелки. Некоторые так хорошо поднабрались, что вообще перестали понимать, по какому поводу закатили столь шикарный обед и почему отсутствует музыка. Еще через полчаса собравшиеся хором запели русские народные песни. Я поняла, что мне здесь больше нечего делать, и, пожелав всем хорошо отдохнуть, направилась к выходу. У двери меня ждал Бульдог.
– А ты как здесь очутился? – удивилась я.
– Я за тебя переживаю, Чупа, – засмеялся он.
– А что за меня переживать? Я что, маленькая, что ли?
– Нет. Просто ты женщина…
– Забудь, что я женщина! Ладно, раз уж ты здесь, то поехали на кладбище. Посмотрим, как моего суженого закопали.
Бульдог открыл дверь в машину, и я вытянулась на заднем сиденье.
– Тебе плохо, Чупа?
– Да нет. Просто голова трещит. А где пацаны?
– Не знаю. После того как на кладбище уехали, не появлялись.
– Понятно. Позвони Гарику и скажи, чтобы все старшие собрались у могилы Фомы. Все семеро.
– Может, на даче? А то что – у могилы?!
– Не спорь. Я так хочу. И вообще, мне совершенно неинтересно выслушивать твое мнение.
Бульдог надулся и принялся звонить по мобильному.
Закрыв глаза, я медленно массировала виски.
– Послушай, а где этот придурок? – неожиданно вспомнив о Лешике, спросила я у Бульдога.
– Какой?
– Да Лешик! На хрен ты его одного оставил?! Он же может сбежать и рассказать в любой газете, что мы не Фому похоронили!
– Да не волнуйся ты так! Я его наручниками к перилам беседки приковал. Я что, не соображаю, что ли, что он сбежать может! Сидит теперь как миленький и ждет твоего приезда. А Юлька там рядом шашлыки наяривает.
– Если этот придурок вздумает сбежать, то тут и Юлька не поможет.
– Да как он сбежит?! С перилами от беседки, что ли! – засмеялся Бульдог.
– Будем надеяться, что ты прав.
– Послушай, Чупа, что с ним дальше делать-то будем? Мне кажется, что придется мочить, чтобы языком не трепал.
– Посмотрим. Мочить тоже не хочется. Уж больно он перед сегодняшней публикой засветился. Дома жена, двое детей. Всем известно, что брата полетел хоронить. Для начала я хочу с ним побеседовать. Если, конечно, не убежит к тому моменту, когда мы приедем.
– Я же тебе сказал, что не убежит.
– Смотри. Головой отвечаешь.
Я опять закрыла глаза и продолжила массировать виски.
– Хочешь, я тебе сегодня массаж сделаю? Я все точки знаю. Головную боль как рукой снимет.
– Хорошо. Останавливай машину и перелезай ко мне. Сделай сейчас – мне с пацанами надо беседовать, а голова трещит, аж тяжко.
