– Я позвал тебя, чтобы ты дал ребятам команду финансиста убрать.
– Когда?
– Прямо сегодня. Только сделайте все красиво. Лучше, если это будет автомобильная авария. Можно сразу, как только стемнеет. И только так, чтобы вообще никаких признаков жизни не было – ни больниц, ничего подобного.
– Как скажете, шеф. Красиво наши ребята умеют. Сделаем все в лучшем виде.
Павел хотел было уйти, но я вскочила и закричала:
– Нет! Нет! Нет!
– Павел, стой. – Костыль ухмыльнулся. – Девушка нам что-то хочет сказать.
– Я хочу сказать, что не нужно никого убивать. Закрывай свой гостевой дом. Я буду жить в твоем доме…
– Умница. Павел, по поводу финансиста все отменяю. Пусть пока живет и радуется. Может, познакомится с кем, влюбится, женится, детей нарожает. Парень молодой. У него вся жизнь впереди…
Глава 22
Этой ночью, после любовных утех с Костылем, я долго лежала без сна, никак не могла сосредоточиться и хоть о чем-нибудь думать. Я выпила кучу обезболивающего, но у меня по-прежнему страшно болела щека, боль отдавала в затылок. Казалось, моя голова разлетится на части. А затем у меня началось что-то вроде бреда. Мысли путались, сознание меркло. Я посмотрела на Костыля. Он спал и сладко похрапывал. Наверно, ему снились хорошие сны. С трудом поднявшись с кровати, я подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Из зеркала на меня смотрела девушка с разрезанной щекой, в ране запеклись сгустки крови. Я попробовала закрыть рану волосами, но она была большая, доставала почти до губы. И вдруг из моей груди вырвался пронзительный крик. Вырвался сам, против моей воли, и я с грохотом упала на пол.
– Я не хочу жить! Я не хочу жить! Господи, забери меня к себе! Господи! Господи, сжалься надо мной! Господи!!! За что ты меня так, Господи?! Ну что я тебе сделала плохого?!
Я каталась по полу, билась в истерике. Костыль взял меня на руки, перенес на кровать и попытался успокоить.
– Нина, ну успокойся, пожалуйста… Успокойся. Я же рядом. Я никуда не ушел. Я же тебя не бросил…
– Женя, убей меня, пожалуйста. Убей!!! – слезно молила я Костыля и плакала еще громче.
– Ну успокойся, родная моя, я же рядом. Я рядом… Все хорошо, вот увидишь, что все будет хорошо…
– Ничего не может быть хорошо! Ничего!!!
– Родная, я обещаю тебе, что все будет хорошо…
– Женя, у тебя же есть пистолет. Не мучай меня, убей. Я тебя умоляю, убей меня… Убей…
– Родная, успокойся. Я рядом, и я хочу с тобой жить…
– Нет! Это будет не жизнь. Это будут мучения!
– Тебе так только кажется, тяжело будет в начале. А затем… Затем ты увидишь, что все наладится, и все будет хорошо.
– Нет, Женя! Нет! Нет. Нет!!!
Костыль встал, полез в тумбочку и достал оттуда одноразовый шприц.
– Сейчас я тебя уколю, и тебе будет легче.
– Что ты хочешь мне вколоть?
– Я хочу сделать так, чтобы тебе было легче. Сейчас ты успокоишься. Сейчас… Сейчас…
– Вколи мне яд. Я тебя умоляю. Вколи мне яд.
Я даю Костылю руку и закрываю глаза. Я чувствую, как мне становится хорошо, спокойно, в моей душе распускаются красочные цветы, поют экзотические птицы.
– Нина, тебе хорошо? – доносится из райского сада голос Евгения Александровича, который почему-то кажется таким родным и таким любимым. А Сергей далеко… Сергей очень далеко… Он так далеко, что мне уже никогда не дотянуться до него рукой, и он не настоящий. Просто какое-то видение, словно я его придумала, создала в своих мыслях, в своих фантазиях. Его не было. Его никогда не было…
– Мне хорошо… Хорошо… – Я улыбаюсь и ищу Костыля руками…
А затем я увидела себя юной девочкой со смешными жидкими косичками и вздернутым носиком. Я сижу у мамы на коленях, она гладит меня по голове. Я трогаю свои косички и спрашиваю обиженным голосом:
– Мама, почему у меня такие косички жидкие? У других девчонок вон конские хвосты, а у меня три волосины.
– Ничего страшного, – успокаивает меня мама.
– А почему у меня нос такой вздернутый, как картошка? У других девчонок носы такие красивые!
– Это все глупости, – улыбается мама.
– А веснушки? Откуда у меня эти веснушки? У меня же волосы не огненные?
– Они с возрастом пройдут, отбелятся. Их не будет. Это все не главное, доченька.
– А что же главное?
– Пусть у кого-то гуще волосы, красивее нос. Пусть у кого-то нет веснушек. Зато у тебя есть и будет то, чего нет у других девочек.
– А чего нет у других девочек?
– У тебя есть исключительная судьба. Ты особенная. Ты всегда должна знать, что ты особенная. Даже в родильном доме ты выделялась среди всех детей. Ты не похожа на остальных, и ты никогда не будешь одной из серой массы.
Тогда я еще не могла понять, о чем говорила моя мама, но я смогла это запомнить. Я уткнулась ей в грудь и почувствовала, как мне тепло. Дом, приятные запахи и родная мама… Как же хорошо… Как хорошо…
Я не знаю, как я прожила следующие два дня. Иногда я впадала в панику или депрессию, но Костыль тут же делал мне укол, от которого мне становилось значительно легче. А затем он повез меня в клинику, мне сделали пластику, чтобы убрать шрам. Правда, операция прошла не совсем удачно, и мне пришлось пролежать в клинике месяц. Весь месяц в клинике дежурил один из людей Костыля, поэтому я даже не помышляла о побеге. Костыль приезжал ко мне через день. Привозил цветы, фрукты и говорил, что я стала просто красавицей. Я просила у него зеркало, смотрела на свое отражение и отмечала, что от прежней красавицы не осталось даже следа. Шрам стал поменьше и потоньше… Но он остался. Порез был очень глубоким, и врачи ничего не могли поделать. Когда подошло время к выписке, я тихо спросила:
– Как там Сережа?
– Нормально, – даже не смутился Костыль.
– Что значит – нормально?
– Жив, здоров, работает. У него работы всегда много. Ты же это знаешь.
– А обо мне он хоть иногда вспоминает?
– Каждый день, – уверил меня Костыль. – А раз в неделю, исправно, каждое воскресенье, ездит к тебе на кладбище. В прошлое воскресенье оградку покрасил, цветы посадил. Одним словом, облагораживает твой участок, так сказать.
– На какое кладбище?
– На обыкновенное. Мы же тебя похоронили, Нина.
– Как это? Когда?
– Ты ж еще месяц назад погибла в автомобильной аварии. Тебя уже месяц как в живых нет. Тебя вообще нет: Понимаешь?
– Не понимаю.
Ровно через час мы приехали на кладбище и подошли к небольшому деревянному кресту, вокруг которого были сложены десятки увядших роз. На кресте, под стеклом, висела моя фотография, где я улыбаюсь счастливой улыбкой и поправляю свои волосы. На фотографии я очень красива, потому что на моем лице еще нет этого страшного шрама, да и не только на лице. Нет шрама в моей душе. А под фотографией табличка с моим именем и даты. И надпись, что по мне скорбят мои родные и близкие. Ноги у
