был свой психоаналитик. Ты что, не знаешь, что у всех пьющих нарушена психика?!
– У нас в деревне все мужики пьющие…
– Значит твоя деревня с ярко выраженными психическими отклонениями. Значит у тебя одни психи живут.
– Психи?!
– Так вот, моя жена устала от роскоши. Ей стала сниться деревня, из которой она приехала.
– Ты женился на деревенской?
– Наверно, это была моя ошибка. Я женился на деревенской. Как говорится, из грязи – в князи. Когда чересчур нажиралась, тоже мне орала, что корову доить умеет. Что ей все надоело, что лучше уж надеть резиновые сапоги, повязать косынку и уйти на кукурузное поле.
– Куда уйти?
– На кукурузное поле. А что тебя так удивляет?
– У нас нет кукурузного поля. Только картофельное…
– А у нее было кукурузное. Получается, у каждой деревни – свое поле. Ты картошку собирала, а она кукурузу. Суть не в этом. Суть в том, что она как была пьющая деревенская баба, так ею и осталась. Я не смог сделать из нее человека. Нельзя бабу из дерьма вытаскивать. Придет время и ее в это дерьмо опять тянуть будет. Говорят, это корнями называется. Короче, у моей жены чердак снесло, и она сама себя застрелила. Пистолет, наверно, тайком от меня купила.
– Но я ничего не видела, – уже в который раз повторила я.
– А на суде ты будешь говорить, что все видела! Скажешь, что ты подруга моей жены, приехала к ней в гости из древни. Подтвердишь, что Зоя страшно пила… Если ты на суде что-то сделаешь не так или скажешь, что у тебя с ногой, я убью тебя прямо в зале суда. Мне уже терять нечего…
Неожиданно Яков взял меня за подбородок и притянул к себе. Я с ужасом посмотрела на шприц, который он держал в другой руке, и заплакала.
– А теперь говори правду! Как ты очутилась в моей машине? Кто тебя подослал? На кого ты работаешь?!
– Ни на кого я не работаю… – жалобно простонала я. – Я приехала из деревни…
– Пристрелю! Быстро отвечай! Как ты очутилась в моей машине?!
– Не знаю… Честное слово. Я ничего не помню. Покажи меня врачу. Вера Анисимовна сказала правильно. Наверное я очень сильно ударилась головой, когда падала. Меня мутит. Я думаю, что у меня сотрясение мозга.
– При сотрясении мозга память не теряют.
– Но я не знаю, что с мной случилось. Мне кажется, что я пережила что-то страшное…
– И что же такое страшное ты пережила? – Хитрые глаза Якова сузились.
– Не помню. Думаю, что я пережила какой-то шок, нервное потрясение.
– Ну вот, сейчас поспишь и все вспомнишь!
– Я хочу домой…
– Нет, милая, насчет дома тебе пока придется забыть. В этом году соберут картофельный урожай без тебя. Ты будешь ждать суда. Мне нужно списать смерть жены.
– А где я буду ждать суда?
– В этой комнате.
– В этой комнате?! – Я чуть было не потеряла сознание.
– А что тебе не нравится?
– Но ведь здесь нет окон!
– Зачем они тебе?
– Странный вопрос. Странно спрашивать, зачем человеку окна, из которых идет дневной свет. Господи, как же здесь страшно! Похоже на тюрьму.
– Милая, да ты просто никогда не сидела в тюрьме! Если хочешь, могу устроить. Это не сложно. Пара пустяков. Нет ничего легче, чем посадить человека в тюрьму, а особенно в такой стране, как наша, где у человека нет вообще никаких прав. Хочешь, я тебя обвиню в смерти моей жены? Хочешь, скажу, что ты ее застрелила?
– Что?!
– Что слышала. Тогда не рыпайся и делай все, что я тебе говорю. Ложись на живот или на бок.
Шприц, который держал Яков, был уже совсем близко, но я не двигалась и в упор смотрела на мужчину, с которым так не кстати свела меня судьба. Яков не стал больше ждать и воткнул мне шприц прямо в здоровую ногу. Я вскрикнула, но уже в следующее мгновение мне вдруг стало спокойно, все безразлично – хорошо. Яков аккуратно положил меня на кровать и прикрыл одеялом.
– Уйти она собралась… – ворчал Яков и мне казалось, что говорит он откуда-то издалека, хоть был совсем рядом. – Твоя одежда была в крови. Вера Анисимовна сожгла ее в камине. На тебе одни трусы и бинты. И куда ты собралась в таком виде?!
Я улыбнулась и пыталась поднять голову, чтобы посмотреть, во что я одета, но у меня ничего не получилось. Я вдруг подумала, что я почти голая перед незнакомым мужчиной и что этому мужчине совсем
