Разговор о русском борще никак не выходил у меня из головы и почему‑то вызывал во мне жгучую ревность. У самого входа в дом я не выдержала и укоризненно произнесла:
— И все же я в сто раз лучше готовлю русский борщ, чем та девушка, которая тебе его когда‑то варила.
— Это не мужская еда, — пробурчал муж и вошел в дом.
ГЛАВА 11
В предвкушении скорого отъезда в Хургаду я встала как можно раньше, собрала сумку с вещами и пошла на кухню для того, чтобы приготовить мужу его любимую похлебку из оранжевой чечевицы, напоминающую по вкусу гороховый суп, только более острую. Так как суп из чечевицы подают вместе с лимонным соком, я стала тщательно мыть маленькие кругленькие лимончики, которые отличались от наших формой, и размером они были чуть больше, чем оливки.
В этот момент я почувствовала, что кто‑то коснулся моей ягодицы. Я вздрогнула и увидела рядом с собой Ахмеда.
— Ты что себе позволяешь? — не удержавшись, я ударила его по руке.
— Это ты что себе позволяешь? — Ахмед посмотрел на меня таким взглядом, что меня парализовал страх. — Я буду тебя трогать сколько хочу. Скоро я буду тебя иметь. Ты забыла, что убила Мухаммеда?
— Я не специально.
— Я могу засадить тебя в тюрьму. Не заставляй меня это делать. Тебе лучше не знать, какие в Египте страшные тюрьмы.
При этом Ахмед ущипнул меня за ягодицу так сильно, что я слегка вскрикнула и залилась алой краской.
— Ты что? Больно же! Может кто‑нибудь войти.
И я, действительно, оказалась права. В ту же минуту на кухню вошла свекровь и стала проверять, как я готовлю суп. Ахмед сразу же ретировался в неизвестном направлении, а свекровь начала что‑то громко говорить на непонятном для меня арабском языке, а чуть позже она перешла на крик. Нетрудно было догадаться, что она на меня за что‑то ругается. Какое‑то время я старалась не обращать на свекровь внимания, но, убедив себя в том, что я делаю все правильно и она незаслуженно кричит на меня, я с трудом удержала себя от того, чтобы не ударить ее половником, и сквозь зубы спросила:
— Что вы кричите? Что вам не нравится? Вам не угодишь: все не так и все не этак. Я делаю все правильно.
Увидев, что я скалю зубы, женщина закричала еще сильнее и стала злобно размахивать руками. Не выпуская половника из рук, я смотрела на нее, не скрывая своего раздражения, и представляла, с каким бы диким удовольствием я вылила ей на голову кипящий суп с оранжевой чечевицей. Я представляла, как она вся сама становится оранжевого цвета, лопается от злости и уходит из моей жизни.
— Послушайте, что вы ко мне привязались? — вновь заговорила я со свекровью, которая не понимала ни одного русского слова. — Если вы не голодны, то не мешайте мне готовить и тренируйте свои голосовые связки в другом месте. Я понимаю, почему вы меня невзлюбили. Вы невзлюбили меня из‑за того, что я русская. Из‑за того, что я не родилась на Востоке и не мусульманка. Вы хотели, чтобы ваш сын женился на египтянке, но уж, извините, сердцу не прикажешь. Если бы не я, ваш сын уже сидел бы в тюрьме. Вы должны быть мне благодарны, потому что я заплатила за него двадцать тысяч долларов, а это, между прочим, немалые деньги. У вас отродясь таких не было.
Как только в кухню вошел мой муж, я повернулась в его сторону и спросила обиженным голосом:
— Валид, что твоя мать на меня кричит? Что ей не нравится?..
Валид принялся разговаривать со своей матерью, и, как только диалог между ними был закончен, она что‑то громко крикнула и вышла из кухни.
— У меня голова от нее разболелась, — пожаловалась я мужу.
— Моя мама ругается по делу. Ты должна ее слушаться точно так же, как и меня.
— А что случилось? Я суп приготовила, тот, который ты и хотел.
— Когда мама на тебя кричит, ты должна молчать и ни в коем случае ей не перечить, — объяснил мне Валид. — Если ты не будешь ее слушаться, она может просто тебя избить.
— С чего бы это? Приплыли, я еще свекрухой битая не была! — развела я руками. — А я ведь и постоять за себя могу, — мой взгляд случайно упал на поварешку, лежавшую на столе.
— Я не люблю что‑либо повторять по два раза. Ты должна слушаться мою мать, и если она на тебя кричит, то ты должна опустить голову, со всем соглашаться и ни в коем случае ей не перечить.
— За что она на меня ругалась? — Неожиданно на моих глазах появились слезы. — Что я сделала не так? Она ругалась на меня за то, что я русская? Я знаю, почему она меня на дух не переносит. Причина одна — другой нет: она меня ненавидит за то, что я не мусульманка и родилась не в мусульманской стране. Вот и вся причина.
— Она ругалась, потому что хотела, чтобы ты испекла перед своим отъездом сладкий слоеный пирог. Она не видела, как ты печешь, и хотела посмотреть, как ты раскатываешь тесто, насколько оно у тебя тонкое и сколько у тебя уходит муки.
Захлопав глазами, я на время потеряла дар речи, но потом все же взяла себя в руки и заговорила уже более спокойным голосом:
— Я печь вообще не умею. У нас в Москве пироги в любом магазине продают. Ешь — не хочу. Что за необходимость дома тесто месить? Не в деревне же живем. Только грязь разводить!
— Придется научиться. Ты хозяйка, и ты должна научиться печь египетский сладкий слоеный пирог. Мне жаль, что ты не испекла пирог для моей матери. Думаю, что в следующий приезд ты исправишься. Ты должна выучить арабский язык, тогда ты сможешь понимать, что говорит тебе моя мать, и исполнять все, что она прикажет.
Я не стала перечить мужу и подумала о том, что нет смысла дальше выяснять отношения. Сегодня я уезжаю в Хургаду и в дальнейшем буду под любым предлогом отказываться от поездки в Каир, потому что не имею даже малейшего желания гостить в семье мужа. Успокоив себя тем, что наша встреча со свекровью произойдет через самое отдаленное время, я принялась подавать суп и жалела только об одном: о том, что я отдала паспорт Ахмеду и осталась без документов. Мне хотелось осторожно попросить мужа, чтобы он деликатно объяснил Ахмеду, что моя виза меня вполне устраивает, и забрал у него паспорт. Но я побаивалась об этом даже заикаться, потому что Ахмед может рассказать мужу о той ужасной ночи, и страшно подумать, что тогда будет со мной.
Закончив есть суп, Валид посмотрел на часы и озабоченно сказал:
— Собирайся, нам пора. С нами в Хургаду мой дядька поедет.
— Кто? — Я сразу почувствовала неладное и ощутила, как меня бросило в жар. — Кто с нами поедет?
— Мой дядька, Ахмед. А что ты так испугалась?
— Я не испугалась, — принялась оправдываться я. — Просто я хотела побыть с тобой вдвоем. А теперь этот Ахмед.
— Не переживай. Он едет по своим делам.
— А какие у него там дела? Что ему в Каире не сидится? — В моем голосе послышались истеричные нотки. — Валид, я могу остаться наедине со своим собственным мужем или нет?!
— Можешь, только я не понимаю, при чем тут Ахмед? Он едет в Хургаду работать, у него своя жизнь. Это мой дядя, и ты должна его уважать и чтить так же, как и других моих родственников.
Известие о том, что вместе с нами в Хургаду едет Ахмед, окончательно испортило мне настроение. Я попрощалась с семьей своего мужа, через силу улыбнулась свекрови и на русском языке поблагодарила всех за гостеприимство. Младшие сестры мужа прижались ко мне посильнее и не хотели никуда отпускать.
