– Тише, а то сейчас, точно, сюда придут!
– Испугалась? – усмехнулся он. – Смотри, а то я еще громче крикну.
Закрыв глаза, я тихонько всхлипнула и начала медленно раздеваться. Дровосек сел на самый краешек кровати и пристально наблюдал. Полностью обнажившись, я легла на кровать и заплакала, как плачет маленькая девочка, которая совершила что-то страшное и неприличное.
– Ревешь, что ли? – не поверил своим глазам дровосек.
– А ты не видишь? – вновь всхлипнула я.
– Боишься, что ли? Ты это… Ты не переживай, я тебе больно не сделаю. Я сделаю тебе хорошо. Сама потом благодарить будешь. Я в постели, знаешь, какой ласковый. Ни одна баба не жаловалась. Вот бы никогда не подумал, что такая сильная бандерша, головорезами заведует, в постели будет вести себя, как девочка, и слезы лить. Ты ведешь себя так, словно с мужиком никогда не была. Я даже теряюсь! Я уверен, что у тебя мужиков полно было. Что ж ты со мной так? Не бойся. Я не кусаюсь. Или ты меня просто разводишь? Комедию тут ломаешь…
– Я тебя не боюсь, – всхлипнула я. – Просто такие вещи, интимные, должны быть по обоюдному влечению. А у меня к тебе ничего нет. От тебя перегаром несет, шрам во все лицо, да и пахнет от тебя противно. У меня от такого резкого запаха голова кружится. Да и замашки у тебя ужасные. Меня никто в жизни ни зазнобой, ни бабой не называл. Ты, точно, из деревни. Нетрудно догадаться, почему тебя жена с двумя детьми не дождалась. Представляю себе, как ты с ней обращался. Если мужчина будет так обращаться с женщиной, то любая этого не выдержит. Когда тебя посадили, для нее это показалось настоящим раем.
Видимо, мои слова по-настоящему оскорбили дровосека. Он было замахнулся, но все же удержал себя, чтобы не отвесить мне капитальную пощечину.
– Заткнись и не смей так никогда говорить, – прошипел он. – Ты ничего не знаешь! Ты не знаешь, как я ее любил, как я к ней относился и как я ее на руках носил. А дети… Да я чуть не умер от счастья, когда близнецы родились. Я весь коридор в родильном доме розами усыпал! Да что там коридор! Я ей ни в чем никогда не отказывал. А она хотела все больше и больше. Она вообще меры не знала, и аппетиты у нее были немалые. Она меня этим постоянно убивала. Я просил ее подождать, потерпеть немного, но уговорить ее хоть в чем-либо было невозможно. Ей хотелось все и сразу. Она хотела роскошную жизнь, а когда я просил ее дать мне время, у нее начиналась истерика, и она говорила мне, что роскошная жизнь на пенсии ей не нужна. Ей все было нужно именно сейчас. Я ведь на дело из-за нее пошел, и она прекрасно это знала. У нас с ней друг от друга никогда секретов не было. Вот я и рискнул, только бы ей было лучше. Она могла меня остановить, уберечь, одним словом. Она могла меня образумить. Но нет! Она не из тех. Наоборот, сама меня к этому подтолкнула. А когда я попался, она меня просто вычеркнула из своей жизни. Забыла и ушла к тому, кто действительно смог подарить ей жизнь, о которой она мечтала. Я в этой истории все понимаю. Мне все ясно, но я одного не пойму. Почему бабы играют в любовь? До меня только теперь дошло, что она меня никогда не любила и жила со мной до тех пор, пока все соки из меня не выжала. А потом просто выкинула, как использованную вещь. Я не пойму: зачем нужно был врать, что-то придумывать, детей рожать? Ведь, если человек действительно любит, он тебя откуда хочешь дождется, хоть с того света, и действительно переживет с тобой все трудности. Я поэтому ненавижу баб, что они все лживые, изворотливые, алчные и подлые суки. Предают тогда, когда тебе действительно плохо. Умеют выбрать самый страшный момент и сунуть тебе нож в спину. Они это действительно умеют…
Когда дровосек, вылив гнев, замолчал, я натянула простыню и тихо сказала:
– Я ни в чем не виновата. Я тебя не предавала.
– Виновата! – в сердцах произнес дровосек.
– В чем?
– В том, что ты баба.
– Ну, если так рассуждать, то ты тоже виноват. Ты виноват в том, что ты мужик и что пообещал женщине небо в алмазах, а дать его не смог.
– Да это такая порода женщин, и даже если дать ей это небо в алмазах, все равно будет мало и опять будет чего-нибудь не хватать. Ей по жизни всегда всего мало.
– Значит, нужно смотреть, кому ты и что обещаешь. И не нужно называть меня бабой, я же тебя просила. Если ты обижен одной, не нужно выливать свою обиду на других. Надо смотреть, с кем сходишься. Человека нужно уметь чувствовать.
– Да на кого там мне нужно смотреть?! Бабы все одинаковые! И вообще давай лучше меня не томи, а раздвигай ноги.
Дровосек стянул с меня простыню и снова дыхнул перегаром. Я закрыла лицо руками и всхлипнула.
– Ты меня не хочешь, что ли? – раздраженно спросил он. – Я и вправду тебе противен?
– Да, – кивнула я и крепко сжала ноги.
– Ты мне еще больше противна. Отворачивайся к стене. Я тебя не трону.
– Правда?
– Не видишь, что я с тобой не шучу? Отворачивайся к стене, я сказал.
– А одеться можно?
– Нет. Не хочу я с одетой бабой спать. Спи раздетая. Я же сказал, не трону. Ты, наверно, о себе слишком большого мнения. Я на такую, как ты, никогда бы не залез. А может, и залез бы, но только если бы она меня сильно об этом попросила. И то еще подумал бы…
– Вот и правильно, – обрадовалась я. – Вот и правильно. Я тебя ни о чем просить не буду. Тем более, уже спать пора. Уже и на улице светает, и все твои друзья спят крепким сном.
Закутавшись в простыню, я отвернулась к стене и закрыла глаза. Дровосек скинул с себя одежду, стянул с меня часть простыни и лег, впившись в мою поясницу своим мощным, стоячим орудием.
– Трусы бы мог и не снимать, – злобно сказала я и стала откровенно зевать, всем своим видом
