гадостей, а через пять минут бегу прощения просить. Ты чего молчишь, подруга? – повернулась ко мне Танька.
– Не знаю. Наверное, зона научила меня молчать. Все время боюсь сказать что-то лишнее. Эта чертова колония словно испытывала нас на прочность. Мы с тобой все-таки не сломались, не упали лицом в грязь, многие не могут подняться на воле. Даже не верится, что сегодня я смогу спокойно уснуть. В бараке я постоянно держала ухо востро, чтобы не случилось беды.
Танька протянула мне длинную сигарету с ментолом и улыбнулась:
– Давай, Дашка, отучайся папиросы курить. Несолидно как-то. Я быстро от них отвыкла, даже сама не ожидала.
До Москвы оставалось километров десять. Я с трудом сдерживала слезы.
– Прости, Танька, прямо не знаю, что со мной такое. Кажется, что сейчас проснусь и увижу этот жуткий барак с тусклым, портящим зрение светом, эти сырые стены, покрытые грибком, эти железные койки и этих гадких баб, диктующих свои законы.
– Я тебя понимаю. – Танька достала из бардачка маленькую сумочку и остановила машину у придорожного кафе. – Пойдем, выпьешь что-нибудь – легче станет. Я тоже дура, не догадалась с собой бутылку прихватить.
Мы зашли в кафе. Танька заказала для меня двойную порцию виски со льдом, а себе взяла стакан апельсинового сока.
– Мне нельзя, я за рулем, – улыбнулась она. – Я потом наверстаю.
Народу в кафе было довольно много. Веселая компания в углу праздновала чей-то день рождения. Вскоре шум заметно поутих, и я почувствовала на себе заинтересованные взгляды.
– Послушай, Танька, что они так на меня уставились? – занервничала я. – Я что, плохо одета? У меня телогрейка новая. Мне все бабы завидовали. Теплая, удобная. Я ее у Вальки за пачку чая выменяла. Платок тоже почти новый. Наверное, все дело в полукедах. Они уже старые. Я хотела казенные войлочные ботиночки прихватить, но не дали. Сказали, не положено. Заставили сдать. Мне даже жалко стало. Ведь ботинки хорошие, самое главное, что теплые. Но на воле в них, пожалуй, неудобно ходить.
– Ну, Дашка, ты даешь! – рассмеялась Танька. – Правда, я и сама только недавно адаптировалась. Сегодня мы с тобой все это дерьмо, пропахшее колонией, сожжем в камине. На воле нужно ходить в приличных шмотках.
– Телогрейку жалко. Ведь новая совсем.
– Дашка, ты что, доярка, что ли, в телогрейке ходить. В ней только на ферме работать!
– Может, ты и права. Я пока плохо соображаю. Мне кажется, что я в колонии всю жизнь просидела.
Допив виски, я потянула Таньку за рукав и тихо прошептала:
– Танюха, поехали. Уставились, словно девушку в телогрейке никогда не видели.
Мы сели в машину и дружно расхохотались. Я достала папиросу, помяла ее и жадно закурила.
– Ей-богу, отвыкну, – улыбнулась я Таньке, – но только со временем. Сразу не могу. Знаешь, чего очень хочется?
– Чего?
– Крепкого чая.
– Приедем, будет тебе чай.
– С печеньем и конфетами, – мечтательно произнесла я.
– И с печеньем, и с конфетами, и даже с настоящим огромным тортом. Таким большим, что ты такого никогда не видела. Скоро доберемся. Мы живем за городом в коттедже.
Примерно через полчаса мы подъехали к огромному коттеджу, напоминавшему средневековый замок с резными башенками. Замок был обнесен высоким забором с видеокамерами по углам.
– Танька, и ты в этом дворце живешь? – присвистнула я.
– Живу. Правда, у меня есть еще пятикомнатная квартира на Тверской. Ее нам с мужем подарил папик в день свадьбы. Но здесь мне нравится больше. Тут тишина, сосны, чистый воздух. А там постоянная загазованность, шум. Окна мой не мой – все равно черные.
– Ну, ты даешь! Я таких замков никогда и не видела.
– Тебе всегда будут рады в этом коттедже, – погладила меня по плечу Танька. – Ведь ты моя подруга. Ты когда-нибудь видела решетку, управляемую фотоэлементами? – спросила она меня.
– Нет, – замотала я головой.
– Ну, так смотри.
Мы въехали во двор. К машине подошли бритоголовые мордовороты в форме охранников. Не обращая на меня внимания, они обратились к Таньке:
– Ты сегодня куда-нибудь еще поедешь или нет?
– Нет, – ответила она.
– Машину можно загонять в гараж?
– Загоняйте. – Танька открыла дверцу и подмигнула мне: – Ну что, подруга, выходи!
Один из мордоворотов неожиданно произнес:
