Пожав плечами, я затушила папиросу. Затем аккуратно завернула ее в клочок газеты и сунула в карман казенного халата.
— А это зачем?
— А это на следующий раз. Я выкурю эту папиросу там, где это никого не шокирует.
Взяв тоненькую сигарету, я глубоко затянулась.
— Это дамские, с ментолом. Ты их раньше очень любила.
— Я уже не помню, что было раньше. Теперь мне кажется, что сигаретами накуриться невозможно. Охранники всегда над нами издеваются. Когда посылки приходят, они вскрывают пачки и ломают сигареты.
— Зачем?
— Не знаю. Наверное, им просто хочется покуражиться. Девчонки мучаются, курят поломанные сигареты.
— Тебя хоть кто-нибудь навещает?
— Один раз приезжала сестра на короткое свидание. Мы разговаривали в кабинках, как на переговорном пункте. Они застекленные, и связь в них через телефон. Правда, аппараты там стоят такие, что в них практически ничего не слышно. Это сделали специально, чтобы заключенные почувствовали себя настоящими изгоями. Во многих кабинках кричат, стучат, многие плачут… Мы с сестрой давно уже в прохладных отношениях, поэтому свидание не принесло мне радости. Она не пришла даже на суд… Не понимаю, зачем она приехала в колонию? За полгода ни одной посылки, и вдруг заявилась… Посмотреть захотела, в какой обстановке я нахожусь. Тут есть только одно приятное место — лазарет, но туда еще нужно умудриться попасть. Некоторые расчесывают тело так сильно, что оно покрывается коростой и начинает гнить. Другие вводят в руку вазелин. Рука распухает, синеет и ужасно болит. Это тоже прямой путь в больницу.
— У тебя даже глаза другие стали, не такие, как раньше, — тяжело вздохнул Глеб.
— А какие были раньше?
— Раньше они у тебя были озорные, веселые, с огоньком, а теперь — тусклые, чужие. В них только смертная тоска, и все.
— А что ты хочешь? Ведь я и подумать не могла, что меня посадят. Сначала я была в шоке, потом привыкла. Человек ко всему привыкает, даже к таким мерзостям, после которых жить не хочется. Представляешь, когда сюда привозят, в первую очередь делают медицинский осмотр. Раздевают догола, просят раздвинуть ноги и грязным пальцем лезут во влагалище. Будто я скотина какая-то! И все это в присутствии охранника, который слюнями изошелся, глядя на мое унижение…
Когда меня кинули в карантинную камеру, я увидела там пожилую женщину. Мне так захотелось упасть ей на грудь и выплакаться всласть, но она не обратила на меня никакого внимания. Понимаешь, никакого, даже не повернулась в мою сторону. Взяв себя в руки, я тихо спросила ее:
— Вы тут давно сидите? Что вы натворили? Она окинула меня безразличным взглядом:
— Зачем тебе?
— Просто так. Мы же с вами товарищи по несчастью, значит, должны поддерживать друг друга, — грустно сказала я.
Женщина усмехнулась:
— Вижу, милая, что ты тут новичок, поэтому дам тебе ценный совет. В том месте, где мы с тобой находимся, никогда не было и никогда не будет товарищей. Если не хочешь нажить себе неприятностей, забудь эти слова.
Это был мой первый урок. А сколько последовало потом… Ты, конечно, видел фотографии преступников, ну, такие — в фас и в профиль. Так вот, когда меня фотографировали, я нечаянно моргнула. Мент дал мне дубинкой по голове да так сильно, что у меня опухло правое ухо. Он сказал, что забьет насмерть, если я испорчу еще хоть один кадр… Здесь никто не смотрит на меня как на женщину. На меня смотрят как на кусок протухшего мяса…
Замолчав, я вновь накинулась на еду. Глеб не переставая курил, нервно постукивая пальцами по столу.
— Ничего страшного, что я так много ем? — спросила я.
— Да ешь на здоровье, — растерялся Глеб.
— Я сейчас ем как крыса, — засмеялась я.
— Какая еще крыса? — не понял Глеб.
— Самая обыкновенная. Я ведь ем втихаря и ни с кем не делюсь. На зоне таких называют крысами и бьют по морде. Тебе не смешно. Извини. На зоне свои понятия и свой юмор. Просто я давно уже такой вкуснятины не ела. Курочка, рыбка, икра— это тебе не баланда из наших шлемок.
— А что такое шлемки?
— Шлемки — это миски. Здесь свой жаргон. Дальняк — туалет. Баландер — охранник, шлемки — миски.
Глеб встал, подошел ко мне, опустился на корточки и стал целовать мои колени. Я замолчала и оттолкнула его.
— Ты меня боишься? — шепотом спросил Глеб.
— Нет.
— А почему ты вся дрожишь?
— Сама не знаю.
— Даша, ты меня ни о чем не спрашиваешь. Спроси меня о чем-нибудь.
— О чем? — задрожала я еще больше.
Глеб положил голову на мои колени и прошептал:
— Успокойся, я не причиню тебе зла. Ты мне веришь?
— Верю, — чуть слышно сказала я.
— Спроси меня о том, как я жил все это время.
— Глеб, как ты жил все это время?
— Обхвати мою голову, как раньше. Помнишь, я приходил уставший, садился на пол, ты обхватывала мою голову руками и целовала шею. Даша, ты помнишь это?
— Как-то смутно. Мне кажется, что все это было не со мной.
— Ты погладишь мне голову?
— Не знаю. Я забыла, как это делается. Мои руки уже тысячу лет не прикасались к мужчине. Они держат швабру, веник, ведра, опухают от проколов иголкой на фабрике… Ты не ответил, как ты жил все это время?
— Я женат…
У меня потемнело в глазах. Женат… Женат… Значит, он все-таки женился… Господи, как больно, я не смогу вынести эту боль… Нет, нельзя распускаться, надо быть сильной, иначе я не выдержу здесь, наложу на себя руки или, что еще хуже, стану такой же, как все.
— Я женат, — повторил Глеб. — Уже полгода.
— Твою жену зовут Вероника?
— Да. Через три месяца у нас родится ребенок. Я возил жену на УЗИ. Сказали, что будет девочка. Так что в скором времени у меня появится дочь. Все идет неплохо.
— Я очень рада за тебя, — выдавила я улыбку.
Глеб поднял голову и пристально посмотрел мне в глаза. Наши взгляды пересеклись, я не выдержала и заплакала, ругая себя за это.
— Даша, почему ты не спрашиваешь, зачем я приехал к тебе, если дома у меня все хорошо.
— Глеб, почему ты приехал ко мне, если дома у тебя все хорошо?
— Моя жена очень красивая, вкусно готовит, у нее прекрасные манеры и изысканный вкус. С ней не стыдно показаться в любом обществе. Ее отец вложил большие деньги в мой бизнес. Дела мои пошли в гору, я открыл дочерние фирмы, много работаю, иногда отдыхаю. Отец Вероники подарил нам уютный домик в Австралии, мы летаем туда по выходным и купаемся в океане. Вероника прекрасно себя чувствует и должна родить здорового ребенка. Она всем хороша, но у нее есть один крупный недостаток: она не умеет
