польские гусары Яна Собеского нанесли турецким войскам сокрушительное поражение. А «неизвестная» русско-турецкая война закончилась несомненной победой россиян, как мы помним, в 1681 году… Так что это была первая чувствительная военная катастрофа Османской империи. К слову сказать, знаменитый Прутский поход Петра Великого, предпринятый тридцатью годами позже, закончился полным разгромом российской армии: она была окружена и вдребезги разбита, а сам император едва не попал в плен…
За неполные шесть лет своего царствования Федор Алексеевич немало поспособствовал и украшению столицы. Деревянная Москва часто горела, и убытки от этих пожаров, повторявшихся с убийственной регулярностью, были чудовищны. Царь Федор не стал сидеть сложа руки. Он предоставил москвичам льготный кредит на возведение каменных домов, сам определил надежных поставщиков и подрядчиков и впервые ввел строительные стандарты на каменные блоки, кирпичи и размеры строений разных типов. Между прочим, он же первым распорядился мостить улицы, которые до того утопали в непролазной грязи. У Федора Алексеевича не было явных фаворитов, что тоже не вполне типично для русских самодержцев. На поприще славных преобразований царя Федора выдвинулось много незнатных дворян, наиболее известны среди них Иван Языков и Алексей Лихачев. Из представителей старинных родов возвысились Василий Голицын, европейски образованный вельможа, и Григорий Ромодановский, сделавшийся впоследствии одним из ближайших сподвижников Петра.
Конечно, не следует чрезмерно идеализировать царя Федора Алексеевича. Этот мягкий и рассудительный правитель умел при необходимости быть жестким и даже жестоким. Например, по его указу был сожжен знаменитый протопоп Аввакум — признанный глава старообрядчества, идеолог раскола и церковный писатель, автор известного «Жития» и многих других книг. Мера, вне всякого сомнения, крайняя и предельно жестокая. В оправдание царю Федору можно, пожалуй, сказать лишь одно: «огненный протопоп» был фигурой сложной, чрезвычайно влиятельной и не останавливающейся ни перед чем. В своей непримиримой борьбе с «никонианской ересью» (автором церковной реформы был патриарх Никон) он не признавал никаких компромиссов, а в обличительных речах и подстрекательских письмах дошел до того, что желал туркам победы и падения «никонианской» Москвы. Между прочим, тот же Федор Алексеевич и примерно в то же время освободил упомянутого патриарха Никона из заточения в Кирилло-Белозерском монастыре… Одним словом, можно сколько угодно костерить царя Федора за половинчатость его преобразований, но так или иначе опыт ненасильственных реформ старшего сына Алексея Михайловича заслуживает самого пристального внимания и уж во всяком случае разительно отличается от кровавой вакханалии, развязанной Петром, которая ввергла огромную страну в разор и запустение.
Царь Федор Алексеевич преставился в апреле 1682 года, и немедленно у подножия опустевшего трона затеялась совершенно неприличная возня. К тому были все основания: сын Федора от первого брака умер во младенчестве, а второй брак оказался бездетным, поэтому Милославские и Нарышкины схлестнулись с новой силой.
Сегодня вряд ли имеет смысл перебирать по косточкам эти скучные династические дрязги. Совершенно очевидно только одно: оба влиятельных клана интриговали напропалую и были готовы на все, чтобы протолкнуть на царствие своего претендента. Короче говоря, обе тяжущиеся партии замарались по самую маковку, но дело в конце концов повернулось так, что чаша весов стала все более склоняться в сторону Милославских. Казалось бы, бойкий и озорной Петруша имел все преимущества перед болезненным (а то и слабоумным, по мнению некоторых историков) Иваном, но на беду существовали еще законы престолонаследия. При любом раскладе Иван был старшим, поэтому Боярская Дума высказалась за то, чтобы созвать Земский Собор из представителей всех сословий, каковой и должен был вынести окончательный вердикт относительно того, кому быть на царстве — Петру или Ивану. Клан Нарышкиных с этой вопиющей несправедливостью смириться никак не мог и объявил царем сына Алексея Михайловича от второй жены. Попытка этого несостоявшегося дворцового переворота исчерпывающе описана в романе А. Н. Толстого «Петр Первый»:
«К Языкову подошли: братья князья Голицыны, Петр и Борис Алексеевичи, черный, бровастый, страшный видом князь Яков Долгорукий и братья его Лука, Борис и Григорий. Яков сказал:
— У нас ножи взяты и панцири под платьем… Что ж, кричать Петра?
— Идите на крыльцо, к народу. Туда патриарх выйдет, там и крикнем… А станут кричать Ивана Алексеевича, — бейте воров ножами…»
И далее: «Из толпы крикнули:
— Хотим Петра Алексеевича…
И еще хриплый голос:
— Хотим царем Ивана…
На голос кинулись люди, и он затих, и громче закричали в толпе: „Петра, Петра!..“»
Но ведь кроме малолетних Петра и Ивана оставалась еще царевна Софья — женщина умная, энергичная и видящая последствия. Поэтому вышеописанное и абсолютно незаконное по меркам того времени предприятие никак не могло увенчаться успехом. Совсем не удивительно, что стрелецкий полк Карандеева решительно отказался присягать Петру, поскольку «отдали престол малому мимо старого», другими словами — просто-напросто обошли законного претендента на престол. Разумеется, и Софья не сидела сложа руки: слыханное ли это дело — отдать власть за здорово живешь мачехе Наталье Кирилловне, «медведихе», как с почтительным страхом именовало ее окружение? У царевны были на руках все козыри: с одной стороны, ее поддержал просвещенный князь (и по совместительству любовник Софьи) Василий Васильевич Голицын, а с другой — пятидесятитысячное стрелецкое войско, недовольное притеснениями властей. Повод для бунта нашелся быстро. Сторонники Софьи, тоже отнюдь не гнушавшиеся интригами, распустили слух, что нечестивые Нарышкины подло убили «настоящего» царя Ивана. Озверевшие стрельцы ворвались в Кремль. И хотя царица Наталья Кирилловна вывела к ним живых и невредимых царевичей, толпу это уже остановить не могло. Нарышкиных, на глазах малолетних Петра и Ивана, побросали с крыльца на стрелецкие пики, а стрельцы с саблями наголо рыскали по московским улицам, убивая организаторов и пособников переворота. Рассказывают, что убили даже лекаря-немца, у которого нашли сушеную змею — якобы с помощью этого гада он хотел извести царевича Ивана. Софья добилась своего: перепуганные бояре объявили царями обоих братьев (причем Ивана провозгласили «первым» царем, а Петра — «вторым»), а сама царевна стала регентшей до их совершеннолетия. Для Ивана с Петром даже сделали специальный двойной трон, который сейчас хранится в Оружейной палате.
Что же представляла собой эта отчаянная девица, не побоявшаяся заявить во всеуслышание о своих правах на престол в патриархальной неподвижной стране? Надо сказать, что судьба лучшей половины рода человеческого в те баснословные времена была расписана на Руси как по нотам. Царские дочери отнюдь не были исключением: всю свою сознательную жизнь им предстояло провести в тереме, склонившись над вязанием и вышивкой, поскольку даже иноземные принцы не почитались подходящей партией. Выбор был невелик: если тебя не устраивает комфортабельное затворничество, ты можешь отправиться в монастырь и посвятить себя Богу. Сигизмунд Герберштейн писал, что на Руси «женщина считается честной только тогда, когда живет в доме взаперти и никуда не выходит». И хотя Софья получила блестящее образование (как мы помним, ее наставником был Симеон Полоцкий), по большому счету это ничего не меняло. По сравнению с Федором, она была несколько менее успешна в языках, но зато прекрасно знала историю и оказалась завзятой театралкой: сама писала пьесы и даже ставила их в кругу близких, создав домашний театр. Не будет большим преувеличением сказать, что царевна Софья — это типичная self-made woman, женщина, добившаяся всего самостоятельно. После смерти отца и помазания на престол Федора Алексеевича она навсегда оставила терем, выхлопотав себе разрешение неотлучно находиться рядом с больным братом. Ум и начитанность юной царевны произвели самое отрадное впечатление не только на придворных, но и на иностранных послов. Как сказали бы сегодня, царевна старательно зарабатывала политический капитал, и ее усилия не пропали втуне. На похоронах Федора в 1682 году она шла за гробом впереди всех родственников.
В официозных исторических сочинениях нередко принято выставлять Софью своеобразным символом застоя и радетелем «древлего благочестия». Это мнение едва ли справедливо хотя бы уже потому, что сам факт избрания Софьи «правительницей» при малолетних братьях красноречиво свидетельствует о решительном разрыве с прежними традициями или, по крайней мере, о серьезных переменах в
