куда-то плыть, слушая эти тревожные, грустные свистки.
А вот ведь пришлось.
Когда Степа сдал экзамены за семь классов и принес домой свидетельство, отпечатанное на гербовой бумаге и заверенное подписью учительницы, мать сказала:
— Красивый какой документ, отдавать жалко.
— Куда отдавать? — не понял Степа.
— В город поедешь, — строго сказала мать. — Учиться в техническое училище.
— Я ж говорил, что не хочу.
— Не перечь. В колхозе теперь жить полегче стало, я и без тебя обойдусь. А ты учись. Специальность получишь, она всегда пригодится.
Знакомая служащая из сельсовета помогла выправить Степины метрики, а мать вспомнила о своем дальнем родственнике — дяде Федоре, наведалась к нему и попросила отвезти парнишку в город. Так Степа и попал в этот рейс.
Разворачиваясь, плыли по обеим сторонам берега. Луза тут была неспокойная, извилистая; дядя Федя упарился, все время ворочая тяжелое перо.
Степа присел на деревянный столбик, врубленный в нос баржи, и стал глядеть, как бьют в берега волны от идущего впереди катера.
Сначала вода за катером будто оседала книзу. На берегах обнажались обсосанные корни кустов, серые камни с прилипшими челками тины, блестящий текучий песок. Из ямок и норок под берегом вытекали струйки.
Затем, незаметно вспучиваясь, накатывала волна. Свертываясь фунтиком, уходили под нее круглые листья кувшинок. Перед нею на коленки падали тонконогие камыши. А она выгибалась, заворачивала прозрачный зеленый гребень и, ударившись о берег, начинала грызть его мелкими белыми зубками.
Волны набегали одна за другой — неустанные, одинаково медленные, — и после каждой волны берег отфыркивался и шумно вздыхал: «Уух… уух…»
— Степа-ан! — позвал с кормы дядя Федя.
Степа неохотно поднялся и пошел к нему, боязливо переступая ногами по узкому борту баржи.
— Пассажиров у нас не возят! — сказал дядя Федя и хмыкнул. Это означало, что он пошутил. — Я тебя к делу приставлю. Будешь в этом рейсе помощником шкипера, понял?
Степа ждал, что дядя Федя опять хмыкнет. Но тот, видимо, сказал это всерьез.
— А чего делать-то?
— Бери метлу, подмети трюм. В Ростани груз принимать станем, а баржа грязная… Да не хмурься, я тебя потом к перу пущу, покажу, как баржу править…
Дядя Федя опять не хмыкнул. Степа поверил и полез в трюм. Ради того, чтобы подержать в руках перо, можно полчасика поработать.
Степа пробежал по доскам трюма, замусоренным щепками и древесной корой, нагнулся, чтобы поднять метлу. И тогда увидел комаров.
Необоримая сила комаров сидела в барже. Все стенки трюма были усеяны комарами; сбившись в табуны, поджарые, полосатые, комары пережидали тут, пока стихнет ветер…
— А еще говорит: «Пассажиров не возим…» — испуганно сказал Степа. Он взмахнул метлой — и первый табун комаров загудел, как пчелиный рой, и пошел в атаку. Комары жигали с наскоку: Степа ахнуть не успел, как ему крапивным зудом ожгло и руки, и шею.
— Воюешь? — спросил сверху насмешливый голос.
— Ага! — ответил Степа, отчаянно махая метлой.
— А вот меня комары не берут! Боятся, что ли?..
На борту, свесив ноги в трюм баржи, сидел Колька Грошин. Попыхивая сигаретным дымком, он с интересом глядел, как пытают Степу комары.
— Смахни с ушей, а то распухнут… Во. И на носу сидит. Запряг тебя старик в работенку?
— Помощника шкипера заменяю, — сказал Степа.
— Ну, ну… А мне вот никаких помощников не надо. У меня баржа механизированная, штурвал есть и все такое прочее. Закреплю штурвальное колесо — и гуляю, где хочу. А зарплата, между прочим, набегает мне за двоих, и за шкипера и за помощника! Уметь надо.
Степа взглянул на Кольку и затаенно вздохнул: бывают на свете такие счастливые люди. Сидит довольный, нога за ногу, сигаретка в улыбающихся губах. И руки до локтей голые, и никаких ему комаров, никаких огорчений.
Степа загнал мусор в уголок, поддел лопатой и высыпал за борт. Щепки заплюхали об воду.
— Эй-эй! Чего делаешь? — донесся сердитый голос дяди Феди. Степа подпрыгнул и выкарабкался из трюма. Дядя Федя, держа под мышкой перо, показывал рукой за борт и кричал:
— Не видишь?! Сети колхозные… а ты мусор! Зачем людям-то вредить?!
Но, честное слово, Степа не заметил сетей! Он и сейчас-то едва различил их. Берестяные поплавки полукругом лежали на воде, перегораживая заводь. У крайних поплавков привязан буек с флажком, — наверно, для того, чтобы не налетели на сеть пароходы. Выброшенный Степой мусор прибило в самую середину сети.
— Разул бы глаза-то!! — продолжал кипятиться дядя Федя, — Швыряет, ровно в помойку…
Подошедший Колька Грошин миролюбиво сказал:
— Ну чего ты, дядя Федь. Подумаешь, щепки застрянут. Вытрясут колхознички, не помрут!
— Ты из деревни убег, так тебе плевать на все! — с обидой выкрикнул дядя Федя. — А душу-то и в городе надо иметь. Отойди от пера, не мешай править…
— Не один я убег! — улыбаясь, сообщил Колька и щелчком пустил за борт окурок. — Среди нас, в частности, еще бегуны имеются.
Дядя Федя промолчал. Поднявшись на цыпочки, он глядел куда-то вперед, поверх голов Кольки и Степы и руками перекидывал перо. Степа уже решил, что неприятный разговор кончился. Но дядя Федя вдруг очень тихо сказал:
— Ты нас не равняй, понял? Я инвалид, от меня колхозу пользы, как от рваного хомута. Мышей кормить. А парень еще глупый, правильной линии не понимает…
Степа не сразу понял, что «глупый парень» — это сказано не про кого-то другого, а именно про него. А когда сообразил, обижаться уже было поздно. Дядя Федя накинул на перо веревочную петлю, спустился в будку и захлопнул дверь.
— Видал? — все еще улыбаясь, но уже злым голосом спросил Колька. — Разобрал по пунктам, как докладчик! А у меня, может, болезнь-то почище, чем у его, квалифицированные доктора от моей болезни в растерянность входят! Инвали-и-ид!.. Пошли, пацан, ко мне на баржу, ну его, агитатора…
Степа решил тоже рассердиться на дядю Федю. Он швырнул в трюм лопату, сплюнул и сказал:
— Пошли. Пускай у него умные работают…
Будка на барже Грошина была просторная, обшитая тесом, — прямо настоящая капитанская рубка. Во всю переднюю стену распахнулось окно, а под ним — внушительно, грузно — стоял штурвал с железным колесом. Чтобы располагаться за штурвалом со всеми удобствами, Колька притащил старинное, трухлявое кресло. Оно бы давно уже рассыпалось, но Грошин обвязал его спинку и ножки медной проволокой.
— Приземляйся! — кивнул Колька на кресло. — Не бойсь, я штурвал закрепил.
Сам он к окну не пошел, а завалился с ногами на топчан, приткнутый в углу будки. Колька лежал и, видимо, никак не мог успокоиться после ссоры С дядей Федей. Он что-то бормотал, ругался, и Степа то и дело слышал: «…Видали мы таких сознательных!», «Указывать-то всякий горазд!» Или: «Нашелся, тоже мне, инвалид!» Оказывается, ругаться Колька Грошин тоже умел здорово.
Степа осторожно присел в кресло. Сквозь окно было хорошо видать всю баржу дяди Феди, а за нею — постреливающий дымком катер.
Отсюда катер выглядел совсем крохотным, серый его цвет сливался с цветом воды, лишь ярко белела поленница дров, сложенных возле трубы. Механик часто подходил к этим дровам, набирал охапку и тащил вниз, к машине.
Все так же медленно разворачиваясь, проплывали берега. Но теперь они стали высокими. Темно- красные, будто выложенные из кирпича обрывы спускались к воде. А над обрывами плескался светлый
