— И он переехал из Токио, как и мы, верно?
— Да, как и мы.
— У него есть дети?
— Да, у него ребенок.
— Сын или дочь?
— Сын.
— Сколько мальчику лет?
— Думаю, он ровесник Юкико.
Их разговор напоминал полицейский допрос: мама хотела знать все до мелочей, в то время как отец старался говорить как можно меньше.
Он прибавил:
— На окраине жить безопаснее, чем в центре города, — меньше вероятность бомбардировок.
Этот довод убедил маму. Мы переехали в долину Урагами.
Лаборатория, где работал отец со своим коллегой, была в центре Урагами. Мы с Юкио ходили в школу в том же квартале. Потом, в конце войны, мы стали работать на заводе по производству вооружения. По злой иронии судьбы атомную бомбу сбросили именно на этот квартал.
Наш маленький квартал сгорел дотла. Все, кто остался там в то утро, погибли мгновенно. А ведь некоторые люди — как и мы — приехали в долину Урагами именно в поисках убежища, где можно было бы спрятаться от бомбардировок».
«Мы жили в доме с покатой крышей, разделенном пополам. В доме было два входа: наш — с правой стороны, и еще один слева. Посередине изгородь, обозначавшая границу.
Сначала весь дом принадлежал одному хозяину. Потом он решил сдавать его и для этого разделил. Расположение комнат в обеих половинах было симметричным.
Прежде я никогда не видела такой старой и крепкой постройки. Боковые опоры, толстые и прямые, похожи на стволы вековых дубов. Потолочные балки неровные, узловатые, с изгибами — бревнам сохранили их природную форму.
В комнате была откидная лестница, по которой взбирались на чердак. Чердак большой, просторный, без перегородки, разделявшей дом пополам. На чердаке уже лежали вещи наших соседей. Некоторые доски пригнаны неплотно, и сквозь щели можно было разглядеть, что происходит внизу в комнатах.
Возле дома протекал узкий ручей, на берегу его росли плакучие ивы. В ручье жили моллюски. На другом берегу — бамбуковый лес с камелиями. Иногда мы гуляли там одни с Юкио.
День, когда мы переезжали, выдался на редкость холодным и дождливым, хотя было начало лета. Стоял сезон бивы. На деревьях висели спелые желтые плоды. Семья папиного коллеги собралась возле дома, чтобы помочь с переездом. Когда мы вылезли из грузовика, в котором были сложены наши вещи, коллега отца, господин Такагаши, познакомил нас со своей женой и с сыном. Господин Такагаши оказался высоким, статным мужчиной с сильным голосом.
— Это моя жена и наш сын.
Он говорил медленно, произнося слова четко и внятно. Его жена приветствовала нас легким поклоном. Мальчик стоял позади нее. Мой отец также представил нас с мамой.
— У каждого человека есть имя, не правда ли?
Маму забавляла эта мужская церемонность. Господин Такагаши улыбнулся. Зубы ровные, белые, блестящие. Мама ласково обратилась к мальчику и спросила, как его зовут.
— Юкио. Рад с вами познакомиться, — ответил он.
— Юкио? Ну и совпадение! Нашу дочку зовут Юкико. Поздоровайся, Юкико, — сказала мама, обнимая меня за плечи.
— Очень приятно.
Я поклонилась. Начали разгружать вещи. Мама с господином Такагаши вели оживленную беседу. Остальные молчали.
Мама сказала:
— Как хорошо, что вы из Токио. У меня здесь совсем нет знакомых, кроме одной дальней родственницы, которая живет в центре Нагасаки.
— Мы тоже рады. Мы живем тут уже десять лет, но нас по-прежнему считают йосомоно. Жена все время сидит дома и не хочет заводить никаких знакомств. Надеюсь, вы с ней поладите, тем более что через месяц мне нужно будет ехать в Маньчжурию. Там я должен работать в больнице.
— В Маньчжурию? Значит, это вы туда едете!
Она повернулась к отцу и заметила:
— Ты мне ничего не говорил.
— Какая разница? Все равно это тебя не касается, — сухо ответил отец.
— О, мужчины! Господин Такагаши, неужели все мужчины такие, как он? — спросила она нашего соседа.
— Более или менее. Но в нашей семье вопросы задаю я, — засмеялся он.
— Вы тоже едете в Маньчжурию? — спросила мама его жену, которая помогала переносить в дом коробки.
— Нет, я остаюсь с Юкио.
— Вы уезжаете надолго? — обратилась мама к господину Такагаши.
— На полгода.
— Вашей жене и Юкио придется трудно. Разумеется, мы будем им помогать, — сказала она, глядя на отца. Отец кивнул головой.
Господин Такагаши улыбнулся:
— Спасибо. На душе у меня будет легче. Время бежит быстро, полгода пройдет — не успеешь глазом моргнуть. Представьте только, двадцать лет назад мы с вашим мужем вместе учились в университете. Теперь мы здесь, и кажется, что все это было вчера.
Господин Такагаши уехал в Маньчжурию, и его жена осталась одна с Юкио. Работа в лаборатории отнимала у папы все время. Мама навещала свою кузину или заходила к госпоже Такагаши, чтобы, как объясняла она, отнести ей овощи, которые кузина часто передавала нам: эти овощи выращивали родители ее мужа. Маме всегда было необходимо с кем-нибудь поговорить, кого-нибудь расспросить. Госпожа Такагаши, однако, никогда не заходила к нам. Кажется, она была не слишком общительна.
Иногда я ловила себя на мысли, что она очень красивая. Тяжелые веки, длинные ресницы, губы алые, как лепестки цветов, высокая грудь. Волосы заплетены в косы и черны, как смоль, а лицо — матово- бледное. В этой женщине чувствовались страсть и нежность. Но взгляд ее был грустным, задумчивым».
«Однажды за ужином мама спросила отца:
— Тебе известно, что госпожа Такагаши — сирота? Она выросла в детском доме. Моя кузина знакома с семьей ее мужа. Юкио не его родной сын. Господин Такагаши усыновил его после женитьбы. Юкио не знает, кто его настоящий отец. Родители господина Такагаши были против этого брака, они не хотели, чтобы их сын брал в жены сироту, да еще усыновлял ее ребенка. Именно из-за этого он уехал из Токио.
— Меня это совершенно не интересует.
Отец продолжал ужинать, словно все то, о чем говорила мама, его не касалось. Однако мама спросила:
— Как он с ней познакомился?
— Что значит — как?
— То есть как он мог жениться на женщине, у которой нет ни семьи, ни образования?
— Значит, ты ее расспрашивала и про образование? Все, хватит с меня!
Казалось, отец пытался уйти от разговора.
— Это его второй брак.
— Тогда все ясно! Развод — это ведь позор.
