войти в ту же реку два раза». Пока тебя не было – река изменилась и уже не та, что была раньше.
Но и на материке мир был не без добрых людей. Джон и Молли Свен-Шиван остановились поговорить со мной. Они рассказали, что большую часть года живут на острове Лопес, где пришвартована их старенькая яхта «Грэйс». А на жизнь зарабатывают, приезжая на материк и работая в кузнице приятелей. Джон создает украшения в кельтском стиле, а Молли продает их туристам. Они уверили меня, что никогда не хотели быть богатыми и знаменитыми и всегда удовлетворялись малым. Но была у них главная ценность – свобода.
В отличие от Видбея, на материке не просто найти убежище. Только после третьей попытки мне дали приют на ферме Кена и Мэри Мейер. После устройства лошади они пригласили меня в дом и, к моему удивлению, вместо кофе или чая предложили выпить с ними виски или водки. Такого со мной на дороге еще не случалось. Американцы гостеприимны, но крепкие напитки употребляют редко, и то лишь перед обедом. Кен же был поддатым, да и жена его была немножко подшофе. Вскоре я выяснил причину их «веселья».
Хозяину было 74 года, и всю жизнь Кен протрубил слесарем на нефтеперерабатывающем заводе, где заработал хорошую пенсию. Но месяц назад у Мэри нашли рак легких, и вся их жизнь обрушилась. Чтобы не расстраивать Мэри, поплакать он выходил на улицу. Она тоже крепилась при нем, а плакать уходила в спальню. Жизнь их кончилась, потому что не было надежды.
Я пошел спать к себе в телегу, чтобы не мешать их горю. Лежал, глядя на звездное небо, и думал, что счастья можно избежать, горе же приходит само.
Моя подружка Лори Глен, которую я встретил в Сиэтле, приехала на машине, чтобы хотя бы день проехать со мной на телеге. Она уже не приглашала меня в гости на остров Сан-Хуан, поскольку сама оттуда съезжала и намеревалась поступить в медицинскую школу учиться на акушерку.
Многие годы Лори наслаждалась свободой делать то, что ей хочется. Пробовала себя в танцах, пении, театре и живописи. Но перевалило за тридцать, и ее стало пугать одиночество. Нужно было срочно приобретать профессию, создавать семью и рожать детей. Эта поездка со мной, видимо, была последней данью свободе, к которой она привыкла.
С дороги вдоль залива Чуканут открывалась перспектива Тихого океана, простиравшегося до берегов России. Оттуда уже не тянуло, как раньше, родным запахом квашеной капусты и самогонки. Теперь ветер доносил из России неродной запах китайской капусты, японского пива, турецкой кожи и немецкой колбасы. Россия пировала, распродавая остатки былой коммунистической империи.
А здесь тоже была своя жизнь, и люди страдали, любили и умирали. Прошлыми жизнями напичканы были простиравшиеся вдоль дороги скалы; окаменевшие пальмы, папоротники, разнообразная живность, они теснились на поверхности и в расселинах песчаника и ожидали, когда и мы к ним присоединимся.
Мы остановились возле ресторана «Устричный бар», чтобы напоить лошадь и позвонить друзьям Лори в Бели нгэме. Шеф ресторана Фрэнк Лидел только что получил партию свежих устриц и пригласил нас бесплатно опробовать их под белое вино. Торопясь на встречу, я с сожалением отказался от дармового обеда, и тогда он дал их нам в дорогу, положив в ведерко со льдом, куда добавил пару лимонов и специальный нож для вскрытия раковин.
Фрэнк был горд собой и работой в этом престижном ресторане на берегу океана и на удивление эрудирован и поэтичен. В дневнике он записал: «Приветствую вас в графстве Скэгит и надеюсь – Царственная Осень на этой прекрасной земле вам по душе. Вы осчастливили меня визитом и успели увидеть эту часть долины до того, как ее изуродовали новостройками. Поздравляю – Вы путешествовали, любовались и познали страну лучше, чем большинство американцев. Надеюсь, что наши люди могут путешествовать по вашей стране так же, как и по нашей. Мир и любовь. Благословенна будет дорога впереди». Блажен, кто верует!
В Белингэме мне дала приют Шелла Тод, владелица конюшен и дипломированная специалистка по ковке лошадей. Найдя копыта лошади в хорошем состоянии, она поместила Ваню в отдельный загон, задала ему корма, и было ясно, что он в надежных руках. Поэтому я с удовольствием согласился поехать с Лори к ее друзьям.
В то время, когда Лори решала, быть ли ей танцовщицей или актрисой, ее однокашницы позаканчивали колледжи и приобрели всевозможные хлебные профессии – от ко мпьютерных до медицинских. Но они не порвали связей и рады были видеть ее и заодно меня. Сара Кларк арендовала с любезной подругой Кэтти Тэйлор огромный и гулкий дом, в котором почти не было мебели. Кэтти недавно побывала в России и до сих пор не могла уразуметь, почему наши мужики так много пьют. Что это их так волнует, ведь сами-то обходились без мужиков.
Как известно, нападение лучший способ защиты, и я едва не ответил знаменитой фразой: «А у вас негров линчуют». В моей интерпретации она прозвучала: «Но зато мы не употребляем столько наркотиков, сколько в США», и это действительно так, по крайней мере, было до последнего времени. Даже русские иммигранты в США водку предпочитают кокаину или марихуане.
Первый раз в жизни я приготовил блюдо устриц с лимоном, что было не очень сложно – вскрываешь ножом раковину моллюска, поливаешь лимонным соком и проглатываешь живьем. Хорошо, если есть белое вино, но и холодная водка сгодится.
Сара подарила мне свою акварель и подписала: «Дорогой Анатолий, у вас смелое сердце и открытая душа. Пускай восходы дарят вам красоту, а дорога счастье. А когда решите отдохнуть, пусть сад ваш расцветает».
Лори отвезла меня на конюшню к соскучившемуся Ване, и понятно было, что расстаемся мы с ней навсегда. На прощание она написала: «Анатолий, было замечательно путешествовать с тобой и Ваней по Чуканутской дороге. Я знаю, что ты и твоя история будете расти вместе. Когда я буду выступать с ансамблем на празднике в Бартере, то посвящу тебе особый танец».
Лори позвонила друзьям отца в Ферндэйл, и те согласились принять меня на ночевку. Проезжая Белингэм, я восхитился разнообразием архитектуры частных домов, построенных в начале века. То было время бурного развития в этих краях рыболовства и лесодобычи. Люди думали, что будет эта лафа длиться вечно. Шли годы, и набухали кошельки, но худели кошели неводов и лесные запасы. Сейчас только смутная память осталась о тех невозвратных временах.
Но остается еще необъятная соседняя Аляска, и туда с местных причалов ежедневно отправляются паромы, а в путину – баржи с рыболовецкими судами на борту. Многие рыбаки и промысловики проводят на Аляске только летний сезон, а остальную часть года живут здесь. Удобная гавань служит местом постоянной прописки флотилии прогулочных яхт, катеров и морских судов.
Спешить было некуда, и я вальяжно катил по тихим, безлюдным улицам городка. Останавливался, чтобы заснять на память наиболее интересные дома или их почтовые ящики. Фруктовые деревья здесь не прятались за домами, а по традиции, высажены были возле дороги, что Ваня весьма одобрил и с удовольствием собирал падалицу. Америка не знает наших дощатых заборов и штакетников, вместо них между домами и улицей аккуратно подстриженные газоны, и только дома миллионеров окружены заборами. Много лет назад, оказавшись в штате Вермонт, проезжал я мимо такого дома, и принадлежал он А. И. Солженицыну. Окружал его высокий забор, ворота были на замке, а за моей активностью наблюдали телевизионные камеры. Вернувшись в Россию, он по-прежнему прячется от горячо любимого народа.
После богатых предместий я въехал на территорию резервации индейского племени лумми. Здесь уже не было подстриженных газонов, дворы завалены мусором и сломанными машинами, да и дома стеснялись своего вида и прятались за бурьяном и мусорными баррикадами. Возможно, их обитатели так и не могли оправиться от того удара, который нанесли их предкам европейцы. На стороне белолицых, наступавших на их земли, было самое современное бактериологическое оружие того времени в виде смертельных для аборигенов болезней, таких как оспа, корь, дизентерия, тиф и туберкулез. Только от оспы в XVIII веке погибло 90 % индейцев восточного побережья Северной Америки. Огнестрельное оружие и алкоголь добивали оставшихся в течение последующих столетий.
Выжившие индейцы не имеют ничего общего с гордыми предками, описанными Фенимором Купером в книге «Последний из могикан», которой мы зачитывались в детстве. Так же, как современные русские не имеют ничего общего с прадедами, погибшими от рук большевиков за 70 лет их власти. Чарльз Дарвин давно объяснил, что при отборе выживают приспособленцы.
Женщина лет сорока, с мужским обветренным лицом, порывистыми движениями и быстрым взглядом,
