В час дня Гитлер снова собрал кабинет и военных и зачитал им тексты закона и двух воззваний. По данным моего осведомителя, члены кабинета обнимали друг друга, после того как умолк магический голос Гитлера. Седовласый генерал фон Бломберг опередил всех присутствующих возгласом: «Да здравствует Гитлер!» Должно быть, это было одно из самых недостойных заседаний кабинета министров в истории Германии. Но нацистов не заботит чувство собственного достоинства, — если можно добиться желаемого результата. И прусское юнкерство многое забудет — и многое проглотит теперь, когда Гитлер дал им то, чего они хотели. Вечером на Вильгельмплац собралась огромная толпа и славила Гитлера до тех пор, пока он не показался в окне с приветствием. Сегодняшнее решение строить армию на основе всеобщей воинской повинности, открыто поправ Версальские договоренности, значительно усилило его позиции внутри страны, потому что мало найдется немцев, независимо от того, насколько они ненавидят нацистов, — которые не поддержат его от всего сердца. Громадному большинству пришлось по душе, как он «натянул нос» Версалю, на который все были сильно обижены, и, будучи в душе милитаристами, они приветствовали возрождение армии.
Это страшный удар по союзникам — Франции, Великобритании, Италии, которые выиграли войну и заключили мир, чтобы уничтожить военную мощь Германии и не дать ей подняться. Что предпримут Лондон и Париж? Они могли бы начать «превентивную» войну, 'и это был бы конец Гитлера. Здешние поляки говорят, что Пилсудский проявляет желание помочь. Но первая реакция сегодня вечером, по крайней мере по сообщению нашего парижского офиса, — все против этого. Посмотрим.
Иду спать, устал и тошнит от этого фашистского триумфа, но с профессиональной точки зрения я доволен, что освещаю великие исторические события. Дош уходит, значит, вся эта работа ложится на меня.
Первый абзац моего сегодняшнего вечернего сообщения подводит итоги этого экстраординарного дня: «День отдания почестей героям в память о двух миллионах немцев — жертвах войны, отмеченный сегодня среди декораций, равных которым не было с 1914 года, как день возрождения германской военной мощи, принес нам мирные заверения пополам с вызовом». Основная церемония состоялась на Штаатсопер в полдень и прошла со всей красочностью, на которую способны нацисты. На первом этаже Оперного театра море униформ и удивительно много старых армейских офицеров, которые за ночь, должно быть, стряхнули пыль со своих выцветших мундиров и начистили до блеска причудливые довоенные остроконечные каски, которые теперь мозолят глаза. Мощное освещение сцены было направлено на взвод солдат рейхсвера, застывших подобно мраморным статуям с развевающимися военными знаменами. Над ними на безбрежном занавесе висел громадный серебряно-черный железный крест. Соответствующая атмосфера возникла тотчас же, как только оркестр заиграл «Похоронный марш» Бетховена, — трогательная вещь, такая, что тронет каждую немецкую душу. Гитлер со своими приспешниками сидел в королевской ложе, но сам не выступал. За него говорил генерал Бломберг, хотя мне показалось, что он произносил слова, несомненно написанные фюрером. Вот что сказал Бломберг: «Миру придется признать, что Германия не погибла от поражения в мировой войне. Германия вновь займет достойное место среди других наций. Мы присягаем Германии, которая никогда не уступит и никогда вновь не подпишет какого-либо договора, который не может быть выполнен. Нам не нужен реванш, потому что мы достаточно прославили себя в веках». После одобрительного взгляда Гитлера генерал продолжил: «Мы не хотим быть втянутыми в новую мировую войну. Европа стала слишком мала для того, чтобы стать полем битвы в еще одной мировой войне. Так как все государства имеют в своем распоряжении равные средства для ведения войны, будущая война означала бы только самоуничтожение для всех. Мы хотим мира с равными правами и безопасностью для всех. Мы не стремимся к большему».
Разумные слова, и они предназначены для того, чтобы успокоить не только немецкий народ, который, конечно, не хочет войны, но и французский и британский также. Что касается французов, то слово «безопасность» витает на набережной Де-Орсе. Сбоку от Гитлера сидел фельдмаршал фон Макензен, единственный выживший фельдмаршал старой армии. Старик напялил на себя форму гусара из «Мертвой головы». Я заметил также присутствие кронпринца Вильгельма, хотя Гитлер и не позаботился пригласить его в свою ложу. Из послов был только Додд; британский, французский, итальянский и русский послы блистали своим отсутствием. Не показался даже японский. Додд чувствовал себя довольно неловко.
После оперной «службы» Гитлер провел смотр контингента войск. Не обошлось и без батальона летчиков в небесно-голубой форме, которые вышагивали, как ветераны, коими, несомненно, и были, — но об этом никто не должен был догадываться.
Думаю, ничего не стоят те два воззвания, появившиеся вчера и перечитанные мною в воскресных утренних газетах. Они впечатлили меня, даже более чем когда-либо, умением Гитлера представить свою судьбоносную миссию в наиболее выгодном свете своему собственному народу и в то же время создать впечатление во внешнем мире, что он не просто имеет основания делать то, что делает, но что он человек глобального масштаба. Чего стоит, например, официальное партийное заявление: «…С сегодняшнего дня возродилась честь германской нации. Мы стоим прямо, как свободный народ, среди других наций. Как суверенное государство мы вольны вести переговоры и предлагаем сотрудничество в деле обеспечения мира»…
Или собственное воззвание Гитлера к немецкому народу. Оно начинается с истории, которую он рассказывал много раз: «Четырнадцать пунктов» Вильсона, несправедливый мирный договор, полное разоружение Германии в мире, где все прочие полностью вооружены, повторная попытка Германии достичь соглашения с противниками и т. д. А затем: «Делая так (устанавливая обязательную воинскую повинность. — Примеч. авт.), мы исходим из тех же предпосылок, которые м-р Болдуин высказал так правдиво в своей последней речи: „У страны, которая не желает принимать необходимые превентивные меры для своей собственной обороны, никогда не будет никакого могущества в мире, ни морального, ни материального“».
Затем для Франции: «Германия, наконец, предоставила Франции формальное подтверждение, что после урегулирования саарского вопроса она более не будет предъявлять территориальных требований Франции».
В заключение — обращение к немцам и ко всему миру: «…В этот час германское правительство повторяет немецкому народу и всему миру заверения в своей решимости никогда не выходить за рамки охраны чести немцев и свободы рейха, и тем более оно не намеревается, перевооружая германскую армию, создавать инструмент для военного нападения, а наоборот, исключительно для обороны и, следовательно, для поддержания мира. Таким образом, правительство рейха выражает уверенную надежду в том, что германскому народу, вновь обретшему свое достоинство, можно оказать честь стать равными и независимыми и внести свой вклад в упрочение свободного и открытого сотрудничества с другими государствами».
Все немцы, с которыми я сегодня разговаривал, приветствовали эти установки. Один из немцев в моем офисе (не нацист) сказал: «Могли мир ожидать лучшего мирного предложения?» Я признаю, что звучит оно хорошо, но Эббот предупреждал, что я должен быть очень большим скептиком, каковым, надеюсь, и являюсь.
Сегодня вечером говорил по телефону с нашими парижским и лондонским офисами. Они сказали, что французы и британцы все еще пытаются составить свое мнение. В Лондоне рассказали, что Гарвин в редакционной статье в «Observer» говорит, что действия Гитлера не вызвали удивления, и призывает Саймона поторопиться с визитом в Берлин. «Sunday Express» Бивербрука предостерегла от угрозы Германии силой. «Times», по сообщениям нашего офиса, займет завтра примиренческую позицию. Лично я так понимаю, что Гитлеру все сошло с рук.
Эскадрилья бомбардировщиков Геринга только что пролетела в боевом порядке над нашей крышей — это их первое появление на публике. Строй они держали отлично.
В течение последних двух недель здесь находились Саймон и Идеи, которые вели переговоры с
