увидела его плачущим. Сейчас, в конспиративном доме хранителей, он стоял ко мне спиной, отчаянно пряча признаки слабости. Лично я не считаю слезы слабостью; но будучи мужчиной, да еще таким молодым, Пиарас воспринимал мир немного по-другому, особенно сейчас. Я не могу его осуждать.
— Он не убьет ее… и ничего ей не сделает, — сказала я.
Я ожидала, что он рассердится или спросит, откуда я это знаю. Но он промолчал. Он слишком хорошо понимал, почему Сарад Нукпана хотел, чтобы Тарсилия была жива и невредима. У гоблина были другие маги, которых он мог использовать в качестве топлива для создания Врат. Тарсилия была для него более ценной в качестве заложницы. По крайней мере сейчас.
Пиарас взглянул в мою сторону. Я увидела, как он на секундочку посмотрел на меня как Сарад Нукпана. Товар для обмена, отработанный и бракованный. Пиарасу не хотелось смотреть на меня так. Я все понимаю.
— И он не собирается убивать или причинять боль мне. Или тебе, — сказала я больше для себя, чем для Пиараса. Видя, как он пытается сдержать слезы, я сама почувствовала соленое жжение в глазах и изо всех сил старалась не разреветься. Микаэль будет здесь с минуты на минуту, и ему совсем ни к чему видеть меня плачущей. Это не поможет Пиарасу. Микаэль обещал посвятить нас в детали своего плана. Сейчас даже небольшое просветление способствовало бы поднятию духа.
Дверь открылась, и я мгновенно вскочила на ноги. Не то чтобы я ожидала, что из-за двери появится что-нибудь плохое, но старые привычки… и недавние события, которые укрепили те привычки… было тяжело переломить.
Это был Гарадин, и мы вздохнули с облегчением.
Я вернула в ножны кинжал, который оказался в моей руке словно сам по себе.
— Калчес был дома? — спросила я.
— Дома.
Гарадин пришел с нами сюда, в этот конспиративный дом, но потом в сопровождении двух хранителей отправился повидаться с Калчесом Беканом — черным магом, у которого была самая большая частная коллекция книг по высшей черной магии, включая знания о Вратах. Экзорцист и демонолог по профессии, черный маг Бекан был довольно приятным господином по общим отзывам, но я бы не захотела спать в том же доме, где находится его библиотека. Хотя научные исследования — хорошая вещь. Сегодня ночью я собиралась сойтись лицом к лицу с Сарадом Нукпаной, и я хотела знать, что происходит и как… или, по сути, что
Гарадин пользовался моментом — знакомился с сыром, мясом и элем в буфете.
— Ну? — не утерпела я. — Что со мной случилось… как?
— На твоем пути были Врата, — ответил он с набитым сыром ртом.
— Что? Врата? Они были открыты. Я находилась с одной стороны, Нукпана — с другой. Между нами ничего, кроме воздуха, не было, никаких преград.
Гарадин поднял руку, останавливая мои излияния.
— Большая преграда. Примерно в четыре мили. Ты забываешь о расстоянии. Несомненно, расстояние очень важно, даже критично.
— Какое расстояние? Мы были в одной комнате. — Как только я это сказала вслух, тут же поняла, что не права. — Он был с другой стороны города.
— Правильно.
— Но у меня был прямой удар, — запротестовала я.
— Через Врата, — уточнил Гарадин. — Искривления за их границами были достаточно сильными, чтобы рассеять большую часть того, что ты туда швырнула.
У меня все оборвалось.
— Сколько прошло сквозь Врата?
Крестный пожал плечами.
— Может, пять процентов, может, меньше.
Я плюхнулась в свое кресло.
— Как раз достаточно, чтобы его взбесить.
— Возможно.
Нет, определенно. Остальное было так просто. Я бы билась головой о стену, если бы Нукпана уже не сделал этого со мной. Я была такая дура!
— Тогда, значит, у меня получилось потому, что я целился непосредственно во Врата, а не в то, что находилось с другой стороны, — сказал Пиарас.
— Совершенно верно.
Я поняла, что это значит, и мне это не понравилось.
— Получается, если я хочу причинить вред Сараду Нукпане, мне нужно находиться с ним в одном помещении.
Гарадин сделал большой глоток эля.
— Желательно просто рядом.
Нет, я не хотела рядом. Я не хотела находиться близко ни к Сараду Нукпане, ни к камню, ворующему души. Но, похоже, на этой неделе совсем не имеет значения, чего я хочу или не хочу. Хотя кое-что меня порадовало: у гоблина была та же проблема, что и у меня, в противном случае я не стояла бы здесь и не чувствовала бы себя такой глупой.
— Выходит, ничего другого, кроме как закрыть Врата, я бы сделать не смог, — подытожил Пиарас.
— Ты сделал то же самое, как если бы захлопнул очень большую, очень тяжелую дверь перед носом Нукпаны, — сказала я.
— Тогда почему я чувствую себя таким… — он старался изо всех сил подобрать правильное слово, — беспомощным?
Мы с Гарадином уставились на него, не веря своим ушам. У меня даже челюсть отвисла. А вот у Гарадина — нет. Он опять ел.
— Беспомощный? Только не это слово подходит тебе сегодня ночью, — ответил ему Гарадин, после того как прожевал. — Я уверен, что Сарад Нукпана не считает тебя беспомощным. И то, что Тарсилии нет здесь с нами, ни в коей мере не делает тебя беспомощным и неумелым.
— Но я не смог ее спасти. Я провалился.
— Ты не провалился! Я ее тоже не спасла. Если ты провалился, значит мы оба провалились. Чувство вины не принесет ничего хорошего ни нам, ни Тарсилии. Мы старались изо всех сил, — высказалась я.
— И все равно нехорошо.
Я вздохнула. Я чувствовала то же самое, но не собиралась давать волю эмоциям. Пиарас был просто еще одним взыскательным, добивающимся во всем совершенства человеком, причем это относилось ко всему. Что бы он ни делал, это никогда не было достаточно хорошо, по крайней мере для него. И сейчас я могла увести его с этой тропы лишь тем, что хорошо и основательно спрятала свои чувства. Знаю: иначе не будет ничего хорошего. Я тоже никого не слушала. Я посмотрела на Гарадина. Легкая усмешка таилась на его губах.
— Ой, прекрати!
Он расплылся в улыбке.
— Я не сказал ни слова.
— Зато много подумал.
— Я откажусь от любого.
Пиарас переводил взгляд с меня на Гарадина. Мы совершенно забыли о нем.
— О чем вы толкуете?
— Гарадин, видимо, только что подумал, как ты сильно напоминаешь ему меня в твоем возрасте. И он находит забавным, что мне сейчас возвращается то же, что когда-то он получал от меня.
Молодой эльф все еще был сбит с толку.
Гарадин жизнерадостно захихикал.
— За все в этой жизни приходится платить, черт побери.
— Ты никогда не найдешь более строгого критика, чем ты сам, но еще тяжелее молчать, — объяснила
