Заслуги всех были сравнительно объективно оценены Потемкиным в письме к Екатерине от 15 июня 1788 г.: «Я представляю на апробацию: Принцу Нассау второй класс Егорьевский [крест —
Командирам батарей и судов, бывших в сражении: подполковникам и капитан-лейтенантам — шпаги золотые, червонных в двести каждую, с надписью: „За мужество, оказанное в сражении 7 июня на лимане Очаковском“. Тоже бригадиру Корсакову и Графу Дама де Рожер. Запорожского Кошевого Сидара Белаго — полковником. Походного атамана подполковника и кавалера Исаева[272] — полковником.
Прочим, коим я могу делать произвождение, дадутся чины. Рядовым и запорожцам — по рублю».
17 октября 1788 г. Потемкин пишет Екатерине о том, что он послал верных запорожских и донских казаков захватить Гаджибей и Паланку (в районе нынешней Одессы). «Турецкие канонерские лодки, — писал Светлейший, — стоявшие под Очаковом, которые в прошедшем сражении были повреждены, исправлены. Я приказал их взять или сжечь Принцу Нассау, но он пытался два раза, и не удалось или, лутче сказать, счастье не послужило. И он, отведав трудность, под предлогом болезни уехал в Варшаву. Сии [турецкие —
20 июня 1787 г. от ран, полученных в Лиманском сражении, умер Сидор Билый. В тот же день атаман Антон Головатый привез тело на Кинбурнскую косу. При отпевании впереди российских офицеров стоял с обнаженной головой Александр Суворов, а среди запорожцев, рядом с Антоном Головатым, был Поль Джонс. Могилу вырыли в самой церкви, сверху положили чугунную плиту.
5 октября 1855 г. могилу Сидора Билого потревожили: в Кинбурне высадились англичане, которые забрали пушки и плиту.
Потомки-запорожцы не забыли Сидора Билого, и 26 августа 1904 г. он посмертно стал вечным шефом Полтавского Кошевого Сидора Билого конного полка Кубанского казачьего войска.
Отличились запорожцы и при взятии крепости Гаджибей (на территории будущей Одессы). При этом запорожские суда были подчинены контр-адмиралу Марку Войновичу, а три конных полка (по 500 казаков) и три пеших полка при шести пушках подчинялись генерал-майору Де-Рибасу. Судами командовал Антон Головатый, а сухопутными силами запорожцев — Захарий Чепега.
Однако корабельный флот Войновича и гребная флотилия не могли подойти к Гаджибею. 22 сентября 1789 г. Потемкин объяснит это императрице так: «Флоту нашему штурм сильный препятствовал выйти, и он едва мелкие суда спас от повреждения; однако же не без починки. Иначе вся бы флотилия турецкая была у нас в руках!».[273] А в более раннем донесении Светлейший говорит о сильной буре.
А вот цитата из рапорта генерал-поручика И. Гудовича князю Г. Потемкину: «…с 11-го на 12-е число сего месяца [октября] в ночи перешел с тремя конными и тремя пешими полками верных Черноморских казаков и с шестью их малыми пушками узкий перешеек между морем и лиманами обоих Куяльников, а с 12- го на 13-е в ночи же перешли там два батальона пехоты, то есть Николаевский гренадерский и прибавленный мною Троицкого пехотного полка, осадной артиллерии 4-е орудия и шесть пушек с их снарядами, из числа которых 4-е полковые пушки и 2-е шестифунтовые полевые, отряженные от меня прежде в Николаевский гренадерский батальон.
Тишина и порядок во время перехода узкого сего места на расстоянии 8-ми верст под выстрелами неприятельского флота, где малейшая неосторожность открыла бы приближение войск наших наблюдены были в точности данных о том приказаний…
Между тем, господин генерал-майор и кавалер Рибас для атаки Гаджибея разделил пехоту свою на 2 части, каждая из двух рот Николаевского гренадерского батальона и двух рот Троицкого пехотного полка с резервами в обоих частях. 1-я под командою г-на полковника Хвостова должна была левым берегом прямо к замку следовать и овладеть оным, взойдя по лестницам. На правом же фланге два полка пеших верных Черноморских казаков с резервами их должны были в одно с ним время, подступя к замку, стараться войти и разделить на все стороны внимание обороняющих оный; 2-я под командой секунд-майора Воейкова с одним полком верных Черноморских казаков имела занять форштадт и препятствовать уходу неприятеля из замка на суда. На перешейке же внизу берега устроена была батарея из четырех осадных и двенадцати полевых орудий с тем, что бы стрелять с боку по судам неприятельским.
В сем порядке в 7 часов вечера выступил он, господин генерал-майор и кавалер Рибас и пришел в балку, от замка в 2-х верстах отстоящую. Весь день 13-го числа ветер был благополучный, и по уведомлению господина контр-адмирала и кавалера графа Войновича, что флот выступит и по сделанному с ним условию, он, господин генерал-майор и кавалер, учредя в трех местах по берегу огни, ожидал его прибытия. Хотя ж в полночь ветер и весьма усилился, но он полагая несомненно, что флоту уже близко быть надлежало, да и видя уже невозможность в такой близости к неприятелю далее открыться, а более, что не находил в том нужды, в 4-м часу по полуночи, при помощи Божьей, со всеми частями по назначению их пошел к атаке…
По таковым овладением замком, флотилия неприятельская сильно стрельбою из пушек и мортир начала уже вредить на берегу расположенному и в замок вступившему войску, как нарочно присланная от меня артиллерия с майором и кавалером Меркелем батарея в четырнадцать орудий, перенесенных с отменной скоростью с левой стороны замка, где не могла она уже со всем успехом против уклонившихся вправо неприятельских судов, на правую сторону замка для удобнейшей стрельбы по оным, начала производить по сим судам сильную пальбу. Главный же корпус пошел на возвышенное место в полуверсте от замка в виду неприятельского флота, и я будучи на правой стороне замка у батареи, был очевидным свидетелем, что искусством артиллерии майора и кавалера Меркеля и верным стрелянием из всей батареи неприятельские суда не только принуждены были окончить стрельбу свою, но и от сильного повреждения начали от берегу поспешно ретироваться».[274]
В очередной раз прошу извинения у читателя за длинную цитату, но как иначе избежать обвинений в очернительстве. Ведь получается любопытная ситуация: никаких бурь не было и в помине, турецкая эскадра спокойно вела прицельный огонь «из пушек и мортир», а корабельный флот адмирала Войновича и бригадира Ушакова просто предпочел не ввязываться в драку. Между прочим, граф Марк Иванович Войнович в войну 1769–1774 гг. был лихим пиратом, и его полакра «Ауза» наводила ужас на купцов в Восточном Средиземноморье. Но к старости он обрюзг и стал отчаянным трусом. Его отец, Иван Войнович, также был пиратом, а, нанимаясь на русскую службу, лихие флибустьеры объявили, что они графы. Граф Алексей Орлов спорить не стал — графы, так графы. Благо, сам он получил титул за учинение «геморроидальных колик» императору Петру Федоровичу.
Но вернемся к взятию Гаджибея. Трофеями русских стали 12 пушек и 53 человека, включая двухбунчужного пашу Ахмета. Кроме того, два турецких лансона[275] оказались на мели и не смогли уйти. Запорожцы бросились в воду и захватили один лансон, вооруженный 27-фунтовой пушкой, и взяли в плен 26 турок.
Потери русских в ходе штурма Гаджибея оказались крайне малы: трое рядовых Троицкого полка и один казак были убиты, и ранено 23 человека.
После взятия Гаджибея часть запорожских морских лодок под командованием Головатого, действовавших на Днестре, поднималась вверх до устья реки Ботны.
2 октября 1790 г. Потемкин приказал гребной Лиманской флотилии генерал-майора Де-Рибаса войти в Дунай. На переходе с моря ее должна была прикрывать Севастопольская эскадра Ушакова. Флотилия Де- Рибаса состояла из 33 судов (22 лансонов, 6 дубель-шлюпок, двух катеров, двух шхун и одного бомбардирского корабля «Константин»), 48 запорожских лодок и нескольких транспортов. В середине октября флотилия прошла морем из Днепро-Бугского лимана в устье Дуная.
19 октября флотилия Де-Рибаса напала на турецкие суда в Сулинском устье (гирле) Дуная. В ходе двухдневного боя одно большое гребное судно турок было взорвано, захвачено 7 купеческих судов. На берег
