согласился с этим, но оставил за собой право отбирать таковое достоинство и передавать его другим, «поддуг воли своее господарской», по донесении епархиальным (местным) владыкой.
Но когда митрополит обратился к королю с ходатайством предоставить и ему с епископами греческого закона постоянно место и голос в королевской раде в такой же мере, как это предоставлено высшей католической иерархии, то просьба эта была отклонена.
Тем временем протестантизм{177} широко распространился среди польской и особенно литовской шляхты. Так, воевода{178} виленский и канцлер литовский Николай Черный Радзивилл, двоюродный брат королевы Барбары, стал ревностным протестантом и делал все возможное для распространения нового учения в Литве. Он ввел его в свои обширные вотчины и поместья, вызвал из Польши самых знаменитых протестантских проповедников и принимал под покровительство всех отступивших от католицизма. Радзивилл простых людей привлекал угощениями и подарками, а шляхту — почти королевскими милостями, и, таким образом, почти все высшее сословие приняло протестантизм. С не меньшим успехом новая вера распространялась и в городах. Только сельское население в большинстве своем оставалось в прежней вере, особенно в русских православных областях.
В конце концов, Радзивилл решил перетянуть на свою сторону самого короля. Он уговорил Сигизмунда в Вильно поехать на богослужение в протестантскую церковь, построенную напротив католической церкви святого Иоанна. Однако, как уже неоднократно бывало, случайность изменила историю Польши. Узнав, что Сигизмунд поедет в протестантскую церковь, доминиканец Киприан, епископ литопенский, вышел к нему навстречу, схватил за узду лошадь и сказал: «Предки вашего величества ездили на молитву не этою дорогою, а тою».
Сигизмунд растерялся и был вынужден последовать за Киприаном в католическую церковь. В 1565 г. Николай Черный Радзивилл скончался. Во главе протестантского движения стал его двоюродный брат Николай Рыжий Радзивилл. Однако у Рыжего не было ни ума, ни воли, ни авторитета брата.
1565 год можно считать переломным в борьбе протестантизма с католичеством в Речи Посполитой.
Глава 20
Первый этап Ливонской войны
13 февраля 1549 г. в Москве перемирие было продлено еще на пять лет. О вечном же мире не могло быть и речи: Литва не хотела мириться без Смоленска. Литовские послы настаивали: «Без отдачи Смоленска не мириться», а московские бояре отвечали им: «Ни одной драницы из Смоленска государь наш не уступит».
Замечу, что молодой Иван, еще не Грозный, не хотел мира и со Смоленском. Он говорил боярам: «За королем наша вотчина извечная, Киев, Волынская земля, Полоцк, Витебск и многие другие города русские, а Гомель отец его взял у нас во время нашего малолетства: так пригоже ли с королем теперь вечный мир заключать? Если теперь заключить мир вечный, то вперед уже через крестное целование своих вотчин искать нельзя, потому что крестного целования никак нигде нарушить не хочу».
И решил Иван IV с боярами вечного мира с королем не заключать, а заключить только перемирие, чтобы потом иметь возможность отвоевать свои старинные вотчины, а пока дать людям отдохнуть и разобраться с другими недругами. Если же послы начнут допытываться у бояр, на каких условиях государь согласен на вечный мир, то требовать уступки Гомеля, Полоцка и Витебска. Полоцка и Витебска требовать для того, чтобы вечный мир не состоялся, потому что если послы согласятся уступить Гомель, Смоленск, Себеж и Заволочье, то от вечного мира тогда отговориться будет сложно.
При подписании соглашения о новом продлении перемирия встретились затруднения с титулом Ивана, который сам себя объявил царем. Литовские послы взбеленились и говорили, что прежде этого не бывало. Бояре ответили, что прежде не бывало потому, что Иван на царство еще не венчался, а теперь венчался по примеру Владимира Мономаха. Но это послов не убедило, они отказались подписывать грамоту и собрались покинуть Москву.
Иван с боярами долго обсуждал, можно ли подписать грамоту без царского титула. Бояре говорили, что теперь, при угрозе еще двух неприятелей — крымских и казанских татар — можно обойтись и без царского титула. Но Иван решил: «Написать полный титул в своей грамоте, потому что эта грамота будет у короля за его печатью. А в другой грамоте, которая будет писаться от имени короля и останется у государя в Москве, написать титул по старине, без царского имени. Надобно так сделать потому, что теперь крымский царь в большой недружбе и казанский также: если с королем разорвать из-за одного слова в титуле, то против троих недругов стоять будет истомно, и если кровь христианская прольется за одно имя, а не за землю, то не было бы греха перед богом. А начнет бог миловать, с крымским дело поделается и с Казанью государь переведется, то вперед за царский титул крепко стоять и без него с королем дела никакого не делать».
Послы воевода витебский Станислав Кишка и маршалок Ян Камаевский потребовали дать им грамоту о царском поставлении, каким образом государь на царство венчался, и откуда его предки взяли царское имя. Царь, переговорив с боярами, решил такой грамоты послам не давать, потому что они составят на нее свои ответы, и тогда «в речах будет говорить о том тяжело».
Послы уже распростились и сели в сани, но тут их вернули и позволили им написать грамоту от королевского имени без царского титула.
Для взятия присяги с короля о соблюдении перемирия в Литву отправился боярин-окольничий Михаил Яковлевич Морозов. В его миссию также входило добиться от короля признания царского титула Ивана, полученного им от предков, а именно от великого князя киевского Владимира Мономаха. Король велел ответить Морозову, что прежде ни Иван, ни отец его, ни дед этого титула не употребляли, а что касается Владимира Мономаха, то, во-первых, это дела давние, а во-вторых, киевский престол сейчас находится в руках короля, и тогда уж король, а не великий князь московский имеет право называться царем киевским. Но так как титул этот ни славы, ни выгоды королю не обещает, то он его и не употребляет, тем более что все христианские государи называют царем только римско-германского императора. Если же король и великий князь московский называют царями крымского хана и других татарских и поганских господарей, то это ведется из старины, давно их на славянских языках стали так называть, а сами себя они так не величают.
Спор о царском титуле привел к тому, что король не называл Ивана царем в своих грамотах, за что Иван в ответных грамотах не называл Сигизмунда-Августа королем. Гонцы не брали таких грамот и уезжали с пустыми руками.
При Иване IV видимо впервые возник и «еврейский вопрос». Как писал С. М. Соловьев: «В 1550 году приезжал в Москву посол Станислав Едровский, через которого король велел сказать Иоанну: «Докучают нам подданные наши, жиды, купцы государя нашего, что прежде изначала при предках твоих вольно было всем купцам нашим, христианам и жидам, в Москву и по всей земле твоей с товарами ходить и торговать. А теперь ты жидам не позволяешь с товарами в государство свое въезжать». Иоанн отвечал: «Мы к тебе не раз писали о лихих делах от жидов, как они наших людей от христианства отводили, отравные зелья к нам привозили и пакости многие нашим людям делали. Так тебе бы, брату нашему, не годилось и писать об них много, слыша их такие злые дела». Еще при жизни Сигизмунда Старого жиды брестские были выгнаны из Москвы и товары их сожжены за то, что они привозили продавать
Между тем евреи издавна обладали в Польше большими правами. Первый известный «привилей» евреям был дан великим польским князем Болеславом в 1264 г. «Евреи находились в положении рабов князя (servi camerae), ему непосредственно подчинялись, иногда, при заместительстве князя, — воеводе, суду которого они и подвергались в случае надобности. Однако споры между евреями решались в гмине в чисто
