имел в виду гомосексуальные связи, которые процветали в зековском однополом коллективе, то ли речь шла об активности другого рода. В каждой колонии из зеков набирались так называемые группы активистов, помощников администрации. Эти группы назывались секциями и имели разную направленность. От СВП, Секции Внутреннего Порядка, члены которой поголовно считались стукачами, до КМС, Культурно-Массовой Секции, в которой должны были состоять зеки, обладающие какими-либо художественными талантами, которые могли выступать на сцене местного клуба с концертами, посвященными немногочисленным Советским праздникам.
– В смысле? – Рискнул уточнить Тихон.
– В СВП будешь вступать? Пожав плечами, Коростылев выдал младшему лейтенанту стандартный ответ:
– Осмотреться сначала бы надо… Смыслов ухмыльнулся. Этот набор слов он слышал всякий раз, когда зек не хотел иметь ничего общего с администрацией. Прикидывая, не стоит ли надавить, напомнив о краткости срока, пожаловаться на низкие показатели зековской активности, Петр Аркадьевич вдруг посмотрел в глаза Коростылеву. Его встретил холодный, рассудочный взгляд, в котором не было обычной для осужденного злобы, а только спокойная уверенность в себе и ожидание, когда же младшой закончит свои детские психологические игрушки. Смыслов вдруг испугался.
– Свободен. Иди. – Приказал вдруг начальник отряда, начав рыться в бумагах, разбросанных на столе, всем видом давая понять, что на этом беседа завершилась. Тихон вышел из кабинета. За дверью его уже поджидал знакомый волосатый шнырь.
– Пошли к завхозу. Познакомишься. В каптерке завхоза четвертого отряда было накурено. За столиком у окошка сидели трое зеков. Перед ними на газете россыпью валялись карамельки и стояла банка, накрытая прозрачной крышкой. Видимо чай в нее только засыпали и чаинки медленно опускались на дно, окрашивая кипяток желтыми дымками.
– А, Карасев… – Приветствовал вошедшего зек в черной милюстиновой робе, прошитой белыми нитками на манер джинсовки, с седым ежиком волос и усталыми глазами, который сидел во главе стола. – Проходи, присаживайся… Быстро окинув взглядом собравшихся и отметив, что все они выглядят как культуристы, по чьей-то прихоти наряженные в безвкусные черные и синие робы, Тихон плотно сел на стоящий свободным стул. Тут же задняя ножка у стула подломилась, но Коростылев удержал равновесие и не доставил зекам удовольствия понаблюдать за своим падением. Игнорируя переглядывание завхоза и его парней, Тихон покрутил в руках стул, убедился, что ножка аккуратно подпилена и что этот предмет мебели наверняка не первый раз сбрасывал с себя неуклюжего этапника. Убедившись, что починить стул невозможно, Коростылем, не мудрствуя лукаво, просто прислонил его к стене с теперь уселся без риска отшибить себе что-нибудь. Только после этого Тихон прямо посмотрел в глаза седому и ответил:
– Моя фамилия Карпов.
VI. БЕШЕНЫЙ НА ЗОНЕ.
Первые дни в отряде Коростылев посвятил выяснению обстановки как в самом отряде, так и в лагере в целом. Буквально через неделю, проанализировав десятки разговоров и слухов, Тихон понял основные позиции. Зона была «красной». То есть основная власть принадлежала администрации колонии. Немногочисленные блатные или сидели в БУРе, или занимали должности, на которых они лишь числились. За них отрабатывали мужики. Беспредела в зоне почти не было. Слабых телом и духом не били, ну, почти не били, зато держали их буквально в черном теле. Такие парии, промежуточная ступень между нормальными мужиками и опущенными, звались чертями или мухоморами. Их использовали на самых грязных работах, после которых привести себя в божеский вид было непросто. Да они и не стремились к этому, резонно считая, что если у них ничего нет, то и отнимать у них нечего. Мужики работали. В этом и заключалась суть их масти. К блатным они не лезли, но и за себя, в случае наезда, постоять могли. Жили мужики «семейками», по два-четыре человека, кучкуясь, в основном, по земляческому принципу. В этом лагере были две основные группировки: москвичи и местные. Друг с другом они не враждовали, но каждая вызывала зависть у другой. Местные завидовали тому, что москвичи из Москвы. Хотя, по большому счету, это преимущество отражалось лишь на длинных свиданках. С них москали вылезали с набитыми брюхами, осоловевшие от неимоверных количеств чая и кофе. Местным же жилось лучше постоянно. Через пятиметровый забор регулярно пролетали мешки с «гревом». Чаще всего с чаем и конфетами. Но иногда в них оказывалось и спиртное, после чего опьяневший получатель, если ему не везло и на него успевали стукнуть, пятнадцать суток трезвел в ШИЗО. Впрочем, если у москвичей водились деньжата, они тоже могли себе позволить навести макли с местными водилами, которые под сиденьями ГАЗов и ЗИЛов провозили в зону по несколько килограмм чайных опилок. Из мужиков же вербовались «козлы». Активисты. Те, которые «примерным поведением и добросовестной работой» на оперчасть прокладывали себе дорогу на «удочку», условно– досрочное освобождение, или на «химию», как зеки называли «стройки народного хозяйства». Но для этого нужно было козлить. И козлить изрядно. А с козлами иногда случались «несчастные случаи на производстве, связанные с несоблюдением правил техники безопасности». Прямо при Тихоне одного такого «любителя заложить», двое зеков подхватили под руки и ткнули головой в раскрытый по такому случаю силовой электрощит. Стукач замкнул своей головой сразу три фазы по 360 вольт и по цеху насколько часов витал аромат жареных мозгов. Естественно, все свидетели сказали, что этот зек так неудачно поскользнулся. Впрочем, половина, если не больше, блатных и приблатненных тоже была стукачами. Кум, начальник оперчасти майор Бушуев, нередко закрывал их в ШИЗО исключительно для того, чтобы их не достал гнев сданных ими мужиков. Такая система позволяла администрации поддерживать в колонии порядок, поскольку в оперчасти компромат был на каждого, и соответственно любого можно было за что- нибудь да и прижать. Но прямое давление использовалось достаточно редко. Не было нужды. В четвертом отряде тоже был свой блатной. Когда на отряд пришел Тихон, этот беспредельщик, как за глаза именовали его все, от завхоза до последнего пидора, досиживал последние дни своего полугодового пребывания в БУРе. Загремел он туда за постоянные пьянки. Звали его Бешеный. От Бешеного, в миру Савелия Говоркова, страдали все. Сосед Коростылева по нижнему ярусу шконки, москвич Калинин, по прозвищу Куст, рассказывал, что шестерки Бешеного в наглую бомбили всех мухоморов, чуть ли не силой отбирая после ларя, зековского магазина, чай и сигареты, естественно, в доход босса. Другой зек, Шулинский, работающий на пилораме, был избит только за то, что не захотел обменять свои новые сапоги на развалюхи, которые предложил ему Бешеный. Водилось за ним и крысятничество, как вполголоса поговаривали зеки. Но с поличным он пойман не был, да и не поставишь своей метки на каждый кусок маргача и весло помазухи. Некоторые, впрочем, метили свои фильтровые сигареты. Но часто бывало так, что их меченые пачки лежали в параше, а Бешеный покуривал табак с нипелем и угощал им блатных из соседних отрядов. Но пока Бешеный сидел в бараке усиленного режима, он был для Тихона не более чем очередная зековская байка. Коростылев не забывал и о том, зачем он здесь. Мех Брыля лежал где-то на воле и еще следовало найти подход к этому угрюмому мужику. Виктор Брулев работал крышечником на том же участке, что и Тихон. Работа крайне простая. На квадратном верстачке по периметру раскладывались четыре деревянные планки, на них водружался лист фанеры и восемью гвоздями приколачивался к основе. Потом эта заготовка переворачивалась и к ней прибивалась еще одна планка, которая должна была служить ручкой ящика. Единственная сложность этой работы была в количестве заготовок. Тихон в первый день работы не смог выполнить и половины нормы. Зато в следующий день он понаблюдал за работой Брыля, просек несколько хитростей и благодаря им приблизился к сменному заданию. Меньше чем за неделю, Коростылев так наловчился махать молотком, что у него появилось законное время на перекуры. Их он старался совмещать с перерывами у Брыля. Первое время они просто сидели рядом на досках, смоля «Памир» или «Ватру», прислушиваясь, не идет ли пожарник. Потом Тихон купил пакет чая и пригласил Брыля на чифирь. Тот
