одиночными, короткими перебежками стал приближаться к крайним домам. Один из них уже горел, из него, в пламени пожара это было отчетливо видно, выбегали одни женщины, простоволосые, в балахонах толи ночных сорочек, то ли халатов. Шрам видел, как одна из них упала, скошенная чьей-то очередью. В ответ на атаку, из домов стали раздаваться редкие винтовочные выстрелы. Расстреляв все патроны, Шрам сменил рожок в автомате и пополз вперед. Он укрылся за штакетником, заросшим крапивой, рядом примостился другой боевик. Сквозь непрерывные хлопки очередей Тихон не услышал этого выстрела, но его сосед вдруг истошно закричал и, вскочив, стал поливать из автомата окна одного из домов. Там, очевидно, сидел снайпер, поскольку почти тут же раненый боец прекратил кричать и повалился на забор, обрушив его своей тяжестью. Перекатившись, Коростылев затаился, но очередной выстрел чуть не достал его самого. Пуля просвистела буквально около виска Шрама. Он стал отползать, и в этот момент дом, в котором прятался снайпер, взорвался. Тихон увидел, как внутри что-то ярко вспыхнуло, в одном из окон эта вспышка осветила человеческую фигуру. Его подхватила взрывная волна и вынесла сквозь окно. В следующий миг эта стена упала наружу, и здание рассыпалось. Бой продолжался не более четверти часа. По истечении этого времени сопротивление было сломлено, и боевики вошли в село. Целыми осталась едва ли половина домов. Везде бушевали пожары, носились, истошно голося, обезумевшие женщины. Шрам видел, как один из нападавших в упор застрелил старуху, осмелившуюся броситься на него. Стрельба прекратилась. Коростылев, не зная, что теперь делать, прошелся по разрушенному селению. Момент для побега, казалось, был весьма подходящим, но Тихону не повезло. Его остановил один из русских наемников и потащил в дом.
– Пойдем, развлечемся! – Кричал он и Шраму, чтобы не вызывать лишних подозрений, пришлось последовать за ним. В строении, куда он привел Коростылева, под дулами автоматов сидело трое пленных. Молодых парней, на которых были лишь камуфляжные штаны. Руки и ноги их были скручены колючей проволокой, из под впившихся в кожу шипов текли струйки крови. На голове одного из пленных был венок, сплетенный из той же проволоки. Безумно хохоча боевики наблюдали за тем, как Шайтан вырезал армейским ножом на груди крайнего слева парня пятиконечную звезду. Пленный терпел. Лишь отрывистое дыхание выдавало, какие муки он испытывает в этот момент. Закончив художественную часть, взводный резким движением всадил нож в глаз несчастного. Послышался душераздирающий вопль. Боевики загоготали еще сильнее. Кто– то из них произнес что-то на своем языке и озверелая толпа кинулась на пленных, начав месить их своими сапогами. Не выдержав этого зрелища, Шрам повернулся и пошел прочь. Его бесило собственное бессилие. Он мог бы, схватив автомат положить половину издевающихся, но у него не было права умирать. Какое-то чувство подсказывало Коростылеву, что он должен пока что вынести все это, что его путь не завершается здесь, в этом разрушенном селении, что впереди его ждет что-то очень важное, ради чего он обязан выжить. В свете пожара Коростылев увидел нескольких боевиков, которые навалились не какую-то женщину. Она визжала, но парни, забыв законы шариата, насиловали ее все втроем. Этого Тихон вынести уже не мог. Подойдя к бандитам, он несколькими ударами раскидал насильников. Одним из них оказался амбал, который в первые дни пребывания Шрама в лагере чуть не прирезал его за победу в поединке. Теперь уже Коростылев, воспользовавшись своим преимуществом, забыв про зарок не убивать, вонзил свой нож в грудь боевика. Тот упал. На Шрама кинулись его коллеги, но Тихон оказался быстрее. Через мгновение они лежали, истекая кровью. Женщина, в ужасе наблюдавшая за этой расправой, наконец пришла в себя и, пятясь, отползала от Коростылева, все еще стоящего с ножом в руке. В этот момент раздался недалекий взрыв.
LXXIV. БОЙ.
Внезапно Тихон почувствовал, что теряет сознание. Вокруг него началась странная суета, боевики бегали, звучали какие-то нерусские восклицания, а Коростылев, выронив нож в грязный снег, стоял на коленях перед трупами зарезанных им насильников, и не было у него сил для того, чтобы просто пошевелиться. Кто-то толкнул его и Шрам повалился в грязь. Он лежал, перед глазами бушевало пламя пожара. Волны раскаленного воздуха опаляли лицо. В голове не было ни единой мысли. Если бы кто-нибудь был повнимательнее, то Шрама запросто могли обвинить в воинском преступлении, убийстве собратьев по оружию. Но не были они Тихону собратьями. И, из-за поднявшейся суматохи, никто не обращал внимания на лежащих, принимая их за трупы павших во время боя, несмотря на то, что тогда у них было бы в руках оружие. Кто-то заметил, что Коростылев лежит с открытыми глазами. Боец подошел к Шраму, тронул того за плечо:
– Раненый? – Спросил он с сильным акцентом. – Атпалзай туда, слышишь? Суда колонна идет. В хрупком зимнем воздухе уже слышался посторонний гул. Тихон определил, что идет несколько БТРов, а это значит, что чеченцы выбрали неудачный момент для нападения на поселок. Так же неудачно было и его расположение. Отступить можно было только в горы. С трудом поднявшись, Коростылев сделал несколько шагов и, покачнувшись, едва не упал снова.
– Уходим! Уходим! – Кричал незнакомый голос. К Тихону подбежал боевик и, обхватив за талию, поволок куда-то в темноту. Там уже собрался отряд. Шайтан носился вокруг бойцов, выкрикивал что-то на своем языке, а до Шрама запоздало дошло, что ему-то выгоднее было бы оставаться на месте. Но, кто знает, как среагировали бы федералы на его появление. Не исключено, что на Коростылеве отыгрались бы за разгром селения. Попросту пристрелили бы где нашли. Без лишних разговоров. Через минуту-другую, отряд двинулся. Шум БТРов стал еще громче и, обернувшись, Тихон увидел несколько пар светящихся фар. Боевые машины уже были на подходе к горящему поселку. Не успели боевики углубиться в хилый лесок, как их встретили автоматные очереди. Засада. Попадав на землю, чеченцы стали отстреливаться. Практически ничего видно не было, и без того темное небо было затянуто плотными облаками. Лишь трассирующие пули выдавали расположение федеральных бойцов, но они же показывали и нахождение их противников. Заняв круговую оборону, боевики поливали все ураганным огнем. Сквозь треск выстрелов слышались крики:
– Справа обходи, сволочей!
– А-а-а! Сука!
– Аллах акбар! Вблизи Коростылева что-то сильно грохнуло. Раздался громкий стон. Граната? Миномет? Тихону было все равно. Он уже решил дезертировать. Причем немедленно. Наскоро сделав несколько дыхательных упражнений, Шрам попытался привести себя в состояние наивысшего напряжения духа, то, в котором он стремился проводить рукопашные схватки. Но что-то не получалось. Необходимое состояние пришло, но оно было слабым, исчезла непоколебимая уверенность в себе. И Тихон, с немалым изумлением, обнаружил, что элементарно трусит. Задавив в себе постыдный страх, Коростылев встал. Надо было выбрать направление движения, но пули неслись, казалось, сразу отовсюду, со всех направлений. Прекратив размышлять, положившись на свою интуицию, Тихон, перебегая от дерева к дереву, стал приближаться к федеральным воинам. В какой-то момент ему не повезло и он чуть не наступил на парня, залегшего за деревом и лихорадочно перезаряжавшего свой автомат. Парень недоумевая посмотрел на возникшую над ним темную фигуру, хотел закричать, но не успел. Реакция Шрама оказалась быстрее и он успокоил вояку несколькими точными ударами по нервным центрам. Но возня привлекла внимание соседей.
– Тихон! Что за шум? – Послышалось слева. Коростылев невольно вздрогнул. Это надо же, в полной темноте выйти именно на своего тезку. Не отвечая, Шрам скользнул вперед. Звуки боя остались позади, но за спиной изредка чпокали о деревья шальные пули. Пригнувшись, Тихон с наибольшей скоростью, на которую был способен в этот момент, мчался вперед. И ему не повезло вторично. Выскочив на открытое место, Коростылев нос к носу столкнулся с какими-то людьми.
– Стой! – Прозвучал строгий окрик. – Стой! Стрелять буду! Шрам, поняв, что кривая его вывела прямо к полевому штабу федеральных сил, медленно поднял руки.
