Утром же начался новый кошмар. В виде бесцеремонного Кикоза, который растолкал Николая Андреевича и напомнил тому, что у него свидание с новым компаньоном.
В Бутырке Корень был уже в десять утра, а через десять минут сидел напротив старика и разглядывал его смотрящий в сторону нос.
– Сколько, там, тебе осталось до смерти? Дней десять? – Начал беседу Рыбак.
Николай Андреевич побелел от сдерживаемой ярости. Он не привык, чтобы кто-нибудь разговаривал с ним в таком тоне.
– Сколько надо – столько и осталось… – Медленно проговорил Николай Андреевич. – И тебя это не касается!
Наркоделец лишь усмехнулся. Он любил так, в начале разговора выбить собеседника из колеи, рассчитывая на то, что тот, лишившись душевного равновесия, выболтает больше, чем собирался.
– Касается. – Загнусавил Рыбак. – Ещё как касается. И убери, ты, свои дурацкие амбиции. Одно же дело будем делать…
Репнев едва сдержался, чтобы не развернуть самую выдающуюся часть лица старика в противоположную сторону.
– Пока дела у нас разные. – Ледяным тоном сказал Корень.
– Так ты про наше слияние?.. – Наигранно удивился старик. – Не-е. Я про другое… А раз уж об этом заговорили, то как оно продвигается?
– Мне нужен ещё день на окончательную доработку наших условий. – Соврал Николай Андреевич, надеясь, что Рыбак не заметит этого. За текучкой дел Корень просто забыл связаться с Драйвером и спросить у того как продвигаются дела с документацией.
– День? – Удивился старый мафиози. – А у меня уже всё готово… Кикоз тебе передаст дискету с текстом.
– Тем лучше. – Веско кивнул Репнев. – Мои аналитики сразу за него примутся.
– А на самом деле я хотел поговорить с тобой еще об одном дельце.
Рыбак сделал паузу в надежде на то, что Николай Андреевич догадается, о чём идёт речь. Но Корень, измученный бессонницей, был сегодня недогадлив и старик продолжил:
– Я хочу узнать, как продвигается ликвидация Пономаря.
– А никак! – Резко ответил Репнев и запоздало понял, что прокололся.
– И почему же? – Приторно ласково спросил Рыбак, давая понять своим тоном, что в данный момент Николай Андреевич находится в подчинённом положении. Корень просёк смысл интонации наркобарона и раздражённо ответил:
– Это моё дело! Хочу – мочу. Хочу – оставляю!
– И ты так запросто забыл, о чём мы с тобой тут беседовали в прошлый раз?
– Я ничего не забываю! – Вспылил Репнев. – Только мои пацаны не могут найти этого ублюдка!
– Это плохо. – С показным спокойствием отреагировал наркобарон. – Что же ты таких остолопов у себя держишь?
– Какие есть. Выбирать не приходится…
– А надо бы… – Рыбак усмехнулся половиной рта. – Я же предлагал тебе помощь моих ребяток?
– И где они, твои ребятки? Что-то я их не видел…
– Как? – Поражённый старик откинулся в своём кресле. – Разве Кикоз тебе не сказал, что та база, на которой ты был вчера, уже твоя, вместе со всеми, кто на ней тренируется?
Николай Андреевич ошеломлённо уставился на старика.
– Видно, не сказал… – Вздохнул наркоделец. – Придётся наказать его за забывчивость.
В этот момент Репнев понял, что Кикоз ничего не забывал, а решение передать ему военный полигон пришло к Рыбаку недавно, вследствие каких-то событий, о которых Николаю Андреевичу ничего не известно. Скорее всего, события эти были весьма серьёзны, иначе Рыбак не решился бы на такой роскошный жест.
– А на счёт того, чьё это дело, мочить Пономаря… – Старик широким жестом показал рукой на свою камеру, – Посмотри-ка сюда. Ничего не замечаешь?
Приглядевшись, Корень понял, что старик сменил меблировку, о чём Репнев сразу и сказал.
– Молодец, наблюдательный. – С лёгким ехидством сказал наркобарон. – А знаешь, почему мне пришлось это сделать?
Николай Андреевич превратился в слух.
– Потому что здесь был твой любимый Пономарь!.. – Визгливо прокричал старик. – Понял?
– Нет. – Твёрдо ответил Репнев.
– Здесь побывал его призрак, и разнёс всё к чертям собачим!
Теперь для Корня всё встало на свои места. Вся бравада и дерзкое поведение Рыбака было всего- навсего прикрытием его страха. Страха перед иррациональным, тем, с чем ни он сам, ни его люди не могут справиться. Страха перед Пономарём!
Впрочем, когда Николай Андреевич общался с Дарофеевым, его и самого не покидало странное чувство.