местами освещаемую электрическими лампочками.
Идя по тротуару в сторону стоянки своего автомобиля, Лесник обонянием почувствовал неприятный запах, который отвлек его от внутренних мыслей. Не видя источник, распространяющий его, Лесник обернулся назад.
Неожиданно для себя он увидел огромного лохматого бродягу, который уже наносил ему удар ножом со словами:
— Получи, негодяй.
По голосу и восстановленным в памяти приметам Лесник в нападавшем узнал Беспредела. Возраст и реакция у Лесника уже были не те, что несколько десятков лет тому назад, а поэтому нож Беспредела сделал свое черное дело, проникнув в грудную клетку Лесника по самую рукоятку. Беспредел хотел и второй раз ударить Лесника ножом в грудь, опьяненный совершаемым зверством, но опомнившийся Лесник, еще не успевший обессилить от полученного ранения, резко ударил Беспредела двумя пальцами по глазам. В последний момент удара Лесник несколько согнул два пальца правой руки, которые, как хорошие наездники, вскочили верхом на переносицу Беспредела, погрузившись в его глаза, но не выдавив их.
Бросив нож, Беспредел, закричав от боли, схватившись обеими руками за свое лицо, убежал от Лесника в кусты. Зажимая обильно кровоточащую рану на груди, Лесник пошел своим маршрутом, с каждым шагом ощутимо теряя свои силы. Не доходя до своего автомобиля метра два, Лесник упал на асфальт дороги, потеряв сознание.
После трехчасовой операции Лесник, очнувшись в палате хирургического отделения, чувствуя страшную слабость во всем организме, с безразличием к своей дальнейшей судьбе подумал: «Кажется, пока еще жив. — Потом его мысли перекинулись к другим, не касающимся лично его вопросам. — Почему я не выбил «фары» Беспределу? Почему я его пожалел? Неужели сказалось влияние отца Георгия?»
Поиски ответов на заданные себе вопросы заняли всего его. После долгого размышления он все же нашел на них ответ: «Мое снисхождение к Беспределу вызвано не жалостью к нему, а другими мотивами. Я не хочу брать грех на себя за эту падалишную, вонючую душу. Пускай прожигает свою жизнь, если ее можно назвать жизнью, на свалках и других вонючих местах под страхом мести от моих корешей, мотаясь по стране, и подыхает, как собака, в какой-нибудь подворотне, но скорой смерти с моей помощью он не увидит».
Определившись так, он уснул.
Глава 16
Телефонное сообщение из Тулы горе-хранителя Лесника о нападении на последнего и о нахождении пострадавшего в больнице, где ему делается хирургическая операция, исход которой пока не был известен, потрясло Душмана до такой степени, что он растерялся. Такого с ним ранее никогда не было.
Неприятное известие застало его на работе. Он позвонил домой, сообщил Ларисе неприятную новость, попросив уведомить о ней Альбину и детей. Он сказал жене, что сам выезжает в Тулу, откуда будет звонить, держа ее в курсе происходящих событий, чтобы она могла ими делиться с семьей Гончаровых- Шмаковых, пока те сами не приедут к Леснику.
Прихватив с собой четырех своих крутых парней на всякий случай — возможно, в них возникнет необходимость, — Душман, как заправский гонщик, помчался в Тулу. Его распирала ярость и ненависть к тому подонку, который посмел поднять руку на его друга, одновременно его мучил страх за судьбу друга, так как его жизнь находилась в руках врача, делавшего операцию, и Бога.
Когда Душман приехал в больницу к Леснику, то там, кроме дежурного персонала, никого не было. Хирург Скляров Михаил Константинович, делавший операцию Леснику, уже отдыхал дома. Прежде чем поехать к нему домой узнать из первых уст о состоянии здоровья Лесника, Душман уговорил дежурную медсестру пустить его в палату к Леснику, чтобы на него только посмотреть. Вложенная ей в руку купюра достоинством в пять кусков сделала медсестру сговорчивой.
Проснувшийся Лесник увидел перед собой свата Душмана, вид которого был такой, как будто ему недавно сделали сложную операцию. Довольно улыбнувшись, Лесник пошутил:
— Чего морду скривил, помирать собрался, что ли?
— Как дела? — не желая тратить время на пустую болтовню, спросил его Душман.
— Тяжело! Совсем себя не чувствую. Как будто внутри заменили все части.
— Ребята были в милиции. Следователь сказал им, что ты не знаешь, кто тебя ударил ножом. Ты что, в самом деле не знаешь этого мерзавца?
— Я его знаю и наказал так, как посчитал для себя нужным.
— Ты дурака не валяй, говори мне его кликуху, а дальше я сам раскручусь, — решительно и даже как-то с вдохновением попросил его Душман.
— Тарас, я вчера принял покаяние. Может быть, Бог захотел дать мне такое испытание. Поэтому я тебе своего обидчика не дам на растерзание, не отдам его и ментам. Пускай судьей ему будет Бог. До покаяния я, может быть, тебе назвал бы его, а сейчас — лучше не проси. — Выступившие капельки пота на лбу и губах показали Душману, как трудно дался Леснику этот разговор.
— Ну, я этому Петру дам просраться. Я же ему говорил, чтобы с тебя глаз не спускал.
— И его тоже не трожь. Я его заставил нарушить твой приказ, — выстраданно выдавил из себя Лесник, закрыв от усталости глаза, давая Душману понять, чтобы тот безвинно не наказывал человека. Через паузу он спросил: — Ты моим сообщил о моей беде?
— Конечно! — с готовностью сообщил Душман.
— Хоть успели бы застать меня живым, — задумчиво произнес Лесник.
— Кончай глупости травить. Мы еще на свадьбе твоей Наташи попляшем, — бодрясь, заявил Душман, страдая душой болью друга.
— Тяжело мне сейчас, Тарас. Если со мной что случится, ты приглядывай за моими пацанами, а то ненароком найдется желающий им обкорнать крылья.
— Будь спок, в обиду не дам, да они сами уже зубатые.
— А теперь оставь меня, Тарас, мне тяжело.
Душман, подойдя к Леснику, поцеловал его в щетинистое лицо и быстро покинул палату, так как чувствовал, что может не удержать слезы, которые не хотел показывать другу.
«Наверное, с годами мы все становимся сентиментальными», — нашел он себе оправдание, покидая больницу.
Оставшись один в палате, Лесник, расслабившись, испытывал в грудной клетке страшную физическую боль, которая, как прожорливая гусеница, съедала его силы, здоровье. Допуская даже свою смерть, Лесник вместе с тем с радостью констатировал, что вселившаяся в его душу вера, душевный покой не покинули его, а даже окрепли. Он понимал, что за все в жизни надо платить рано или поздно, и был рад, что плату за грех Беспредел потребовал после долгой жизни и покаяния…
Многократно извинившись перед хирургом Скляровым, что он ночью нарушил его покой, объясняя мотивы своего такого бестактного поведения, Душман, убедившись, что его оправдания Скляровым поняты и приняты, находясь на кухне в квартире Склярова, спросил его:
— Скажите, доктор, у моего друга Гончарова-Шмакова опасное ранение, будет ли он жить?
— У больного проникающее ранение грудной клетки с повреждением крупных сосудов легкого, с обильным кровотечением. В процессе операции кровотечение мною было остановлено, кровопотеря восстановлена.
Справится ли его организм с такой потерей крови, покажет время. Он может выжить, но может и умереть, поживем — увидим.
— Вы постарайтесь сделать так, чтобы он выжил, тогда иномарка будет моей наградой вам за опыт и хлопоты.
— Будем надеяться, что нашими общими усилиями он не будет потерян нами.
Покидая квартиру Склярова, Душман почувствовал, что в его сердце вселилась надежда на благоприятный исход болезни Лесника.
