Глава 2
Городская жизнь Савельевичу не нравилась. Она его подавляла своей холодной величавостью, отсутствием в достаточном количестве зелени. Ему казалось, что в городе тяжелее дышится. Поэтому в выходной день после завтрака он вместе с внуком Ромкой с удовольствием покинул квартиру сына, расположенную на втором этаже пятиэтажного дома, и пришел на детскую спортивную площадку.
Там Савельевичу не надо было думать как развлечь внука, ему надо было только внимательно следить за ним, чтобы с тем что-нибудь не случилось. Внуку до всего было дело, как любопытному котенку, он бесстрашно обследовал спортивные снаряды, большинство из которых были ему не по возрасту.
Подвижность внука примерно через час Савельевича утомила. Однако он не испытывал ни раздражения, ни недовольства, терпеливо снося все передвижения внука.
Но тот немного притих и стал копать в песке ямку, мастеря рядом с ней понятное только ему сооружение, Савельевич облегченно опустился на скамью и расслабленно вытянул ноги.
«Как хорошо, что у меня есть внук. Конечно, его я люблю больше, чем сына, — искренне признался он сам себе. — Его картавую речь я готов слушать до бесконечности, как щебетание райских птиц. Какой он у меня ласковый! Его ласки разве сравнить с другим каким-нибудь приятным ощущением?»
Он еще долго мог размышлять на эту тему, но, посмотрев на часы, сразу вспомнил, что сегодня в 6 часов вечера на городском стадионе состоится футбольный матч между командами двух районов. Как заядлый болельщик Савельевич такое мероприятие пропустить не мог.
— Ромочка, пошли домой! — поднимаясь со скамьи, сказал Савельевич.
Внук, казалось, не слышал его слов. Бросив копаться в песке, он подошел к лестнице и безуспешно пытался подняться по ней. Убедившись в бесполезности своих попыток, Ромка попросил:
— Деда, подними меня!
— Нет, Рома, мы сейчас пойдем домой, — взяв внука на руки, — сообщил Савельевич.
— Не хотю! — возразил внук капризно, поджав губы и замахав в воздухе ногами.
— Я тебе дам «не хотю», — нежно прижимая его к груди, добродушно пригрозил Савельевич.
Не согласный с решением деда, Ромка продолжал капризничать:
— Хотю гулять!
— Ах ты капризуля, что мне с тобой делать? Хочешь на дедушке покататься верхом? — с хитринкой в голосе предложил он, заранее зная ответ.
— Хотю! — радостно, раздвигая ноги, согласился Ромка.
Очутившись на плечах деда, Ромка, заерзав, закричал: — Но! Поехали! Быстрее, деда!
Савельевич не спеша «повез» внука домой, крепко держа его за пухленькие ручки, ибо в противном случае непоседливый наездник уже давно свалился бы со своего резвого «коня».
За пять минут до окончания футбольного матча, когда счет был 1:1, противоборствующие команды, исчерпав себя и не желая рисковать, вяло действуя в нападении, все свои силы бросили на оборону. Такая игра зрителям не нравилась, они посылали оскорбления в адрес игроков, свистели, а потом толпами начали покидать трибуны.
Савельевичу спешить в пятиэтажную коробку не хотелось, а поэтому он терпеливо продолжал досматривать футбольный матч, иногда бросая мимолетные взгляды на проходящих мимо него по проходу нетерпеливых зрителей.
Среди покидающих стадион он неожиданно для себя увидел своего бывшего командира карательного отряда Пуштренко Филиппа Ивановича по кличке Рыба, который, обладая внушительным ростом и массой, в данный момент как слон прокладывал себе дорогу, изредка поглядывая на футболистов.
Какая-то непреодолимая сила подняла Савельевича с места и в потоке зрителей увлекла за Рыбой. Пока еще у него в отношении Рыбы не созрел никакой план, но всем своим чутьем он уже чувствовал запах добычи.
За время службы в карательном отряде Рыбы Савельевич, кроме предательства, другого тяжкого преступления действительно не успел совершить. Однако этого времени ему вполне хватило, чтобы хорошо узнать личность своего командира и его «увлечения»…
Пуштренко прозвище «Рыба» получил не случайно и им гордился. Увертливый, как рыба, он находил выход, казалось, в безвыходных ситуациях, спасаясь сам и спасая свой отряд от разгрома сначала партизанами, а позже частями Советской Армии, к тому же иногда успевал выполнить если не полностью, то частично данное ему немцами задание.
Савельевич был очевидцем того, как Рыба со своими приспешниками грабил жителей одного села. Иногда даже немцы; были вынуждены ограничивать его активность в этом направлении, так как грабежи вынуждали мирное население сплачиваться и давать вооруженный отпор грабителям. При этом гибло не только мирное население, но такая же участь постигала многих карателей и немцев.
Пуштренко награбил столько имущества и ценностей, что они уже не могли помещаться в его наследственном кирпичном особняке-крепости, а поэтому часть награбленного громоздкого капитала он стал дарить своим воякам в виде поощрения и наград за «доблестную» службу или с целью поощрения служебного рвения в будущем.
Своей щедростью Пуштренко убивал сразу несколько зайцев. Теперь он мог объяснить немецкому начальству целесообразность проводимых им реквизиций интересами службы.
Кроме того, раздавая громоздкие, не очень ценные предметы и вещи, он освобождал у себя дома место для более ценных приобретений. Будучи поначалу жадным, но неопытным, он стаскивал домой все, что ему нравилось. Поднаторев на грабежах и поняв свою ошибку, он так оригинально старался ее исправить.
Попав в карательный отряд, Савельевич первый месяц занимался чревоугодничеством и, лишь насытившись, стал тоже думать, как разбогатеть. Но опыта в грабежах не было, и его желание тогда не осуществилось. Каждый в карательном отряде хапал только для себя и только тогда, когда нахапается начальство.
Насколько Пуштренко был хитрее и умнее, чем о нем думал Савельевич, тот понял лишь после разговора с карателем по имени Виктор, который ему кое в чем на Пуштренко раскрыл глаза.
Как-то раз Виктор, будучи изрядно пьян, предложил ему выпить с ним самогона. От дармового угощения Савельевич никогда не отказывался… Опьянев, Виктор под большим секретом рассказал ему, как он вместе с Рыбой и Кротом принимал участие в ликвидации евреев во Львове.
— Ты думаешь, Рыба погрел руки только на евреях? — заплетающимся языком поинтересовался Виктор и, не дожидаясь ответа, в котором не нуждался, показал ему кукиш и сам себе ответил: — Он грел руки и на украинцах, которые подлежали фильтрации. Само собой, я уже не говорю о комиссарах и москалях. Ты думаешь, Рыбе нужно то барахло, которое он натаскал себе домой? — Виктор пьяно и снисходительно посмотрел на Савельевича, который с видимым безразличием на лице доставал в это время из трехлитрового баллона соленый огурец. Наблюдавший за его действием Виктор бесцеремонно забрал у него огурец и с аппетитом откусил половину. Пережевав и проглотив огурец, Виктор продолжал свое повествование:
— Если ты так думаешь, то ошибаешься. Его барахло в доме — реклама для таких дураков, как ты.
Будучи приближенным Пуштренко, Виктор, оскорбляя Савельевича, с безразличием относился к возможной его обиде на себя, так как был сильнее того и физически.
Савельевич на оскорбления Виктора не прореагировал, и тот продолжал свое пьяное излияние:
— У Рыбы сейчас, голову даю на отруб, не менее двух-трех кг золота, да и камушков немало. Но где он прячет свою кубышку — никак не дотумкаю, — озлобленно закончил Виктор.
«Золотишко Рыбы не дает ему покоя, — поглядывая на удрученного собутыльника, думал Савельевич. — Сейчас я его попытаюсь раззадорить».
— Честно сказать, Виктор, я не думал, что ты такой трепач.
— Чего? — протянул Виктор, отрывая голову от стола и наводя свои блуждающие глаза на собеседника.
В данный момент Савельевич Виктора нисколько не боялся, а поэтому мог язвить, шутить и издеваться
