помнишь, как он относится к жалости, — в голосе Олега было столько сожаления, что он, казалось, готов заплакать.
— Я все помню, Олег. Главное, ты не забывай, что я не возникла из ниоткуда, я просто из Рэсты превратилась снова в Катю. Ты даже знаешь, как.
— Я воскрешал тебя собственными руками, хотя и вспомнил это только сейчас. И я подумал, что все не могло случиться иначе. Уцелеть должны были именно мы с тобой, а не Одер и Мариэла, — прошептал Олег. — Ты вернулась ко мне, и я впервые по-настоящему счастлив.
— Олег, ты по-прежнему мой добрый, надежный друг. Но никогда не говори больше о том, что я вернулась к тебе.
— Почему? — удивился он.
— Потому что я возвращалась не к тебе. И даже сейчас, когда я здесь, это не значит, что я с тобой.
— Но послушай, малышка!..
— И не называй меня малышкой! — отрезала я.
Раздался сигнал открывающейся двери главного входа. И Тарон поспешил навстречу новому вошедшему. Я подняла голову, и сердце, замерев на секунду, с силой тяжелого молота ударило изнутри по ребрам, заколотилось прерывисто и через чур интенсивно. Я поняла, что мне очень и очень повезло. Наконец-то повезло. Я в общем-то и не ища, неожиданно нашла этого человека.
Он вошел неторопливо и спокойно, не оглядывая огромное помещение, и смотрел только на того, для которого принес отчет. Он держал в руке плоский тонкий кейс с закругленными углами. Насколько я знала, это был ручной мини-архив.
Валерий Извеков. Это имя билось в моей голове, я кричала его во всю силу своего безмолвного голоса, но он никак не реагировал на мой крик, и даже не смотрел в мою сторону.
Он опять изменился. Он похудел, и степной загар, несмотря на лето, сдал свои позиции гипсовой бледности. Волосы отросли еще длиннее, и теперь уже никакой поток воздуха, не смог бы легко пошевеливать тяжелые пряди. Видимо, не далее, чем несколько дней назад, он был чисто выбрит, что уже само по себе было необычно, и теперь легкая кучерявая бородка пока совершенно не скрывала четкие контуры его подбородка.
Он передал кейс подошедшему Тарону и, не произнеся ни единого слова, застыл, глядя прямо перед собой. Его руки безвольно повисли вдоль туловища, ноги же, наоборот, казались напряженными и готовыми сорваться с места.
Его помятые бурые брюки с засохшими пятнами внизу говорили о том, что путь Валерия был долгим, и, проделав его, он не стал отдыхать перед визитом к Юрию. Замшевая безрукавка, небрежно расстегнутая, тоже не блистала великолепием. Но Валерка совершенно не обращал внимание даже на прилипшую к подошвам грязь и на то, как смотрят на него присутствующие в зале люди и выглядывающие из холла телохранители иерарха. Я видела, что он вообще отсутствует. Его большие глаза были широко открыты, но он смотрел не вокруг, а внутрь себя. И поэтому в его глазах отражалось именно то, что там, внутри, было. А там была черная пустота. И беззвучная глушь. Такая же, как на границе выставленных им барьеров.
Юрка, прекратив разговор, подошел к нам с Олегом и что-то произнес. Тарон, приблизившись, передал Юрке кейс. Юра машинально поставил его на поверхность стола и что-то спросил у Олега. Я не слышала слов вокруг меня, я звала и звала Валерия, а он повернулся и собрался уходить. Мой зов разбивался вдребезги о его камень.
— … сделаем так, как скажет Катя, — услышала я решительный ответ Юры на чей-то вопрос. — Девочка, что с тобой?!
Несколько рук потянулось ко мне. Не обращая внимания ни на то, чьи это руки, ни на то, что они от меня хотят, я собрала все, на что была способна и выкрикнула в спину уходящему другу:
«Валерий!»
Он споткнулся на пороге, а я всем телом ощутила, как подалась слегка его твердокаменная защита. Он в нерешительности постоял несколько секунд и снова начал движение.
Я не замечала, что несколько рук вцепились в меня, а заметив, поняла, что выгляжу, возможно, не самым лучшим образом, если мои друзья решили, что мне плохо.
Была не была. Совершенно отказавшись от телесного контакта с действительностью, я послала всю себя на прорыв. Можно было позвать его и голосом, но голосом не снять такую мощную завесу, а я хотела, когда он обернется, увидеть не пустые, а живые глаза…
«Валера!!!»
Я физически почувствовала, как хрустнула защитная завеса, как обрушился один из камней, освобождая брешь, через которую несдержимой струей хлынула черная гнилая муть, выевшая до дна обезумевшую, затравленную душу этого человека. Это была не просто та, прежняя боль. Это был ад.
Я едва позволила себе не несколько мгновений перевести дух и понять, что не сорвалась, вернулась в границы бытия. Я стряхнула с себя руки друзей и, шагнув вперед, послала в образовавшуюся брешь то, что сейчас смогла наскрести среди осколков той силы, что была у меня минуту назад.
«Валера, милый мой, я вернулась к тебе…»
Это был уже не зов, это было похоже на мольбу.
Валерка обернулся. Он смотрел на меня, а поток мути медленно сбавлял напор и через некоторое время прекратился. Валера резко развернулся и шагнул в мою сторону. Казалось, что он все еще не узнает меня. Он остановился, крепко зажмурился…
Я сорвалась с места и побежала к нему. Я выбросила на прорыв столько сил, что мне стало трудно адекватно воспринимать действительность. Я не могла на самом деле двигаться так, как мне казалось. Но восприятие отставало, и все вокруг происходило, как в замедленной съемке… Я бежала, казалось, плавными медленными прыжками и видела, как Валерий открывает глаза, и когда до него оставалось метра три, протягивает ко мне руки…
Знакомая боль омыла меня, словно я окунулась с разбега в омут. Валерка подхватил меня на руки, как ребенка, и по инерции развернулся. Я обняла его за шею, прижалась к нему щекой и неожиданно почувствовала, как тает боль, сопровождавшая все наши контакты с Валерием. Боль таяла, а вместо нее появился звенящий ветер, теплый и ласковый. Он окутал меня, вдыхая новые силы, он звенел, он ласкал и овевал меня теплым потоком… Это был настоящий вихрь, но мягкий и нежный вихрь.
Я не думала, что чужую душу можно почувствовать кожей. Вбирая в себя этот ветер, я вскользь подумала, что и не подозревала, что Валера способен когда-нибудь избавиться от съедающей его боли… Но тугой спиралью обвивало и отражалось от меня, возвращалось к Валерке и снова, вырастая и становясь все сильнее и сильнее, обрушивалось на нас то, на что мы с ним оба никогда не решались расчитывать. Это было всего-навсего счастье. Теплое, звенящее счастье.
Глава 11
Легкое шелестящее постукивание — и какой-то твердый предмет несильно ударил меня в бок. Я пошарила рукой рядом с собой. Что большое и круглое. Я взяла предмет в руку и, поднеся его к лицу, открыла глаза.
Это было яблоко. Огромное, величиной с небольшой ананас, с ярко-красной кожицей и чуть подсохшим черенком. Кожица блестела, словно натертая воском, но в этом не было нужды, яблоко и так было сорвано не более суток тому назад.
Я бросила взгляд на опущенные жалюзи, уже не сдерживающие яркие солнечные лучи. Тонкие тростниковые пластинки пропускали солнечный свет в щели, и вся желтая комната, расчерченная полосками свето-теней казалась еще более жизнерадостной, чем тогда, когда я ее увидела впервые.
Крики морских птиц доносились с улицы. Я поднялась на локте и огляделась, держа яблоко на ладони. Желтый потолок, голые гладкие желтые стены нежно-лимонного оттенка, толстая махровая простыня, покрывающая почти пол-комнаты, разбросанные плоские подушки…
Валера стоял в дверях в позе человека, играющего в кегли: на одном колене, протянув вперед руку,
