маленькой девочки, не ставшей женщиной, то палачи, прежде чем задушить, обесчестили ее. Но той девочке никто алтарь не поставит. Потому что Петра в Риме не было, а она была. Потому что если и есть где-то настоящее, то ищут его не там, где потеряли, а в Риме, в котором что-то не так со временем — оно не уходит, а набирается, наполняет этот город до краев, будто кто-то воткнул в слив Колизей, как затычку. Потому что если любовь была, то ее ничто не может сделать небывшей. И умереть совершенно невозможно, если любишь. Вот я лежу бессонной ночью и всех, кого любила, вспоминаю. Слепая, а прямо вижу их перед глазами. Так тяжело проводить последние годы в одиночестве. И так хотелось ребенка! Ведь тот ребенок, который был тогда, в Останкинском музее, во мне, не родившись, стал рыбкой и уплыл. И вот я помолилась: Травка-муравка, дай мне снова ребеночка! Она мне в ответ: Но ведь ты же старая! Я: Ну и что? Она: Ну, сама посуди, у тебя же все женское давно прекратилось! Я: Ну и что? При чем тут это? У Сарры тоже все давно прекратилось, а ты же ей дала! Сотвори чудо, что тебе стоит! Тогда травка-муравка сказала: Ладно, что с тобой делать, будь по-твоему! Иди в булочную за бородинским, будет у тебя горошинка! И вот иду я в нашу булочную, плетусь с палкой, скрюченная, а навстречу мне цыганка, и у нее три руки. Вся мокрая, будто только что речку переплыла. В одной руке ребеночек, тоже весь мокрый, прямо течет с него, в другой надкусанная груша. Третьей рукой гладит меня по голове и говорит: Я только что от разбойников спаслась, и потому вся мокрая. Ты не смотри, что я цыганка, я не какая-нибудь, я чистая, непорочная, и ничего не осталось, ни шва, ни раны, непорочна, как Чермное море, которое расступилось и затем опять сомкнулось. Поплевала на грушу и дает: На, укуси! Я укусила, и ничего слаще той груши в моей жизни не было. И вот плетусь дальше за хлебом и тут чувствую — беременная. Тошнит. Ухватилась за забор, и меня вырвало, стала утирать рот талым снегом. На следующее утро проснулась и думаю — наверно, все это мне приснилось. Смотрю на себя в зеркало и глазам своим не верю — помолодела! И груди набухли. И живот уже вырос. Испугалась: что же соседи-то скажут! Совсем старая спятила! Стала от всех скрываться, живот свой прятать. А как спрячешь? Растет не по дням, а по часам! И внутри все живет. Живой живот. Вернулась ко мне моя горошинка! Прислушиваюсь к себе, а ребеночек шевелится. Так от всех беременность свою скрывала, живот перетягивала, а ничего уже не скроешь, так раздался. Стала от всех прятаться, никуда не выходить. Лежу в кровати и не встаю. А рожать когда-то надо. И вот прямо среди ночи началось. Все — не могу больше. Схватки. И боли страшные, невыносимые. Мучаюсь, мучаюсь, а позвать кого-нибудь боюсь. И тут вдруг как из пушки из меня вылетело. Мальчик? Девочка? Ничего не вижу, нужно свет включить. Стала в темноте рукой на ночном столике шарить, задела провод, и лампа на пол как грохнется! Я пытаюсь подняться, а сил уже нет. Поскользнулась на чем-то и упала, стукнулась головой. Лежу и все слышу и все вижу, но как-то странно, как через стекло, будто я не на полу лежу, а стою на балконе и оттуда смотрю в комнату и вижу себя — у кровати в какой-то луже, рядом с разбитой лампой. Тут прибегает кто-то и говорит: ну все, отмучилась! И кругом глубокая ночь. И все спят. И ветер спит. И все набегавшиеся за день ботинки, босоножки, туфли спят. Рыбки уснули в саду. Птички уснули в пруду. И Рим спит, город мертвых, где все живы. Угомонился, объят беспробудным сном. Только в одном окошечке виден еще свет, там приехавший из Рязани поручик, большой охотник до сапог, примеривает новую пару, в который раз подходит к постели, с тем чтобы их скинуть и лечь, но никак не может: поднимет ногу и любуется стачанным на диво каблуком. Желудок переваривает Берн. Батон светится. Если потянуть за кончик волоса, прилипшего к куску мыла, материки расползутся. Спят кишки земли. Спят белые карандаши. Девушки спят, будто плывут, правая рука вперед, под подушку, левая назад, ладонью кверху. Ночью громче фонтаны. Никого у Баркаччо. Никого у Треви. Фонтан фонтанов, адмирал, флагман — ведет за собой фонтанную флотилию по каменному заснувшему морю. Никому не садится водяная пыль на кожу. Никто не пьет вкусную Аква Вирго, никто не бросает через плечо монетку, мол, держи, перевозчик коз, волков и капустных кочанов, свой обол, теперь за тобой должок! Из отверстия в куполе Пантеона, дождавшись звездного часа, выскальзывают в ночь летучие мыши, шныряют. Под мостом, ведущим к Кастелло Сант-Анжело, проплывает по Тибру нацарапанная на стене лодке — пустая. На Форуме тихо, пусто, только кошки сидят и не отрывают глаз от прибитых рук. Скоро будет светать. Архитектор неба берется за ножницы, сейчас возьмет и вырежет из него все лишнее: колоннаду Святого Петра, мост с ангелами. И он тоже путаник — вырезает ангелов, а получаются севастопольские офицеры, они хотят всплыть и, привязанные, рвутся ввысь, и обрывки рубахи поднялись, как крылья. Может, это он, Бернини, все на свете и перепутал! Ему заказали изваять из мрамора одну старуху, которая сама не зачала и другим не давала, а перед смертью прошамкала: вот и пришел долгожданный час, мой господин! Вот и пришло время нам увидеть друг друга, жених мой, смерть моя! А у путаника получилась молодая невеста. И жених ее — венерин волос. Светает. На Испанской лестнице груды вчерашнего мусора. Со стороны Монте Пинчио кто-то кричит: Элои! Элои! Ламма савахфани? Черный ангел замер на углу пьяцца дель Пополо, развернув крылья из сумок. По Корсо бежит, расталкивая первых утренних прохожих, Гальпетра, та, туалетная — усатая, голая, размахивает пудовыми, шлепающими грудями, у нее в животе горошинка. Торопится, хочет догнать того, кто бежит впереди трусцой в королевство короля Матиуша, зовет: Подождите, возьмите меня с собой бежать за всех, побежим вместе! А в конце улицы одинокий экскурсовод высоко поднял свернутый зонтик с привязанной косынкой цвета зари, мол, не потеряйтесь, идите за мной, я покажу вам в этом мимолетном городе самое важное! Это египетский обелиск с привязанным к нему розовым облаком зовет: Где вы? Идите за мной! Я покажу вам травку- муравку!
Примечания
1
Лицо, подавшее заявление о предоставлении убежища (нем.).
2
Господин Фишер (нем.).
3
Вы ведь госпожа Эггли? (нем.)
4
Нет, это не я! (швейц.-нем.)
5
«На мосту Авиньона» (фр.).
