прислушайся! Сказано бо: «Низложу сильные со престол и вознесу смиренные…» Внемли и подумай, отец наш!.. И вы, братия, подумайте, ибо все вы смиренны. А на престоле-то Катерина, великую силу в руках держащая! Творогов! Споём стихру глас восьмый.
Творогов кивнул головой и гулко откашлялся. Вызывающе косясь на Мишу, он загремел баском, поп Иван подхватил усердным тенорком:
…И вот царский поезд прибыл в заводскую деревню Александровку. После сытной трапезы народ веселился на полянке, душой гулянья был затейливый Шундеев. Люди разбились на кучки, шли песни, плясы, игры. Царя-батюшку встретили громкими, дружными криками приветствия, благодарили за угощение.
— Гуляйте, веселитесь, детушки! А завтра — на работу.
— Рады постараться тебе, свет наш!
Пугачёв посмотрел на борьбу татар с башкирцами, полюбовался на забавные фокусы, которыми потешал толпу секретарь Шундеев. Принесли большую и глубокую деревянную чашу, почти до краёв наполненную жидкой сметаной.
— Ваше величество, дозвольте рубль серебра, — попросил Шундеев, встряхивая головой. Пугачёв протянул ему рублевик. Шундеев при всех опустил его на дно чаши и сказал гулякам: — Кто зубами монету достанет, того и рубль.
Все заулыбались. Охотников на такую потеху не было. Однако вызвался низкорослый парень. Он обвёл толпу подслеповатыми глазами, виновато всхохотнул, забрал в грудь воздуха и погрузил курносое лицо в сметану. На виду остался только рыжеволосый затылок. Толпа, готовая разразиться хохотом, плотно окружила потешную игру. Рыжий затылок пошевеливался и подрагивал, словно плавающий на волне клок овчины: видимо, парень со всем усердием старался поймать зубами рубль. Но вот вынырнула из чаши обляпанная сметаной голова с открытым ртом, с зажмуренными глазами и как-то по-собачьи отфыркнулась. Толпа громко захохотала, ребята с бабами от удовольствия повизгивали. Парень, боднув головой, продрал глаза и продул ноздри. Сметана текла с лица на грудь, на землю. Парень не знал, что ему делать.
— К ручейку ба, к водичке ба, — бормотал он, сбрасывая с себя липкую сметану. Три лохматые собаки облизывали его штаны, лапти, рубаху.
— Присядь, Ванюха, либо ляг на луговину, — в шутку советовали ему, — склонись к собакам-то.
Ванька сел на землю. Собаки в момент умыли его начисто. Он засмеялся и сказал:
— Ну, маленько я его не уцепил, два раза в зубах был, дьявол…
— Дозвольте! — вылез из толпы другой парень. За ним в очередь встали ещё три парня. Потеха продолжалась при общем хохоте и с той же неудачей. Сметана убывала, чашу довелось восполнить. Рублёвик, словно заколдованный, лежал на дне. Бородачи в игру не встревали, им казалось зазорным топить в сметане бородищи. Вот подошёл к чаше кривоногий, длинноносый мужичок с козлиной бородкой и сказал: «Мы жалаем».
— С твоим ли, Вася, носом? — зашумели весёлые зеваки. — У тя нос-то как у журавля. Упрётся!..
Но Вася набожно перекрестился, погрузил голову в чашу и быстро вытащил зубами рубль. — Матрён! — крикнул он. — Получай!.. — Матрёна взяла рубль. Мужичок сказал: — Давай ещё! И харю утирать не стану. — Емельян Иваныч с готовностью передал второй рублёвик. Мужичок нырнул и снова ловко вытащил, как собака тащит из болота утку. — Матрён! Огребай деньги! — Матрёна радостно улыбалась и творила про себя молитву: ведь эстолько денег дай бог за месяц заработать.
Когда счастливый мужичок достал из чаши четвёртый рублёвик, завистливая толпа и смеяться перестала, послышались недоброжелательные выкрики:
— Он, носатый дятел, с чёртом знается!
А Ермилка, обратясь к Пугачёву, сказал:
— Ваше величество, этак-то я сотню рублёвиков мог бы выловить. Дело бывалое. А вот, дозволь! — И, пошлёпав губами, Ермилка закричал в толпу: — Эй, народы! Зубами всякий дурак вытащит, хитрости в том нет. А надо эвот как! — Он прихватил обеими руками чубастые волосы свои и засунул лицо в сметану. Зрители разинули рты, замерли. И вот вскинулось вверх ермилкино лицо: рубль не в зубах у него, а возле глаза: казак умудрился зажать его между бровью и щекой. Вся толпа ахнула, принялась выкрикивать Ермилке похвалу. Похвалил его и Пугачёв. В это время ребятишки закричали:
— Миша пришёл! Миша пришёл!.. Миша, пошто ты такой маленький?
— Бог росту не дал, — пищал тот, пробираясь к государю.
— Что, Миша, пехтурой, никак? — спросил его Емельян Иваныч.
— Пешёчком, ваше величество… Лошадки подходящей нетути. Обнаковенный коняга сразу сомлеет подо мной.
— Ну, и крепок ты… Вино-то не сборило?
— Водичка и водичка.
— Канат тащите, канат! Перетягу устроим! — шумел Шундеев.
Меж тем Миша, закинув руки за спину и чуть ссутулившись, не спеша пошёл по луговине, улыбчиво посматривая на мужичков своими медвежьими глазками. Мужики, зная его повадку, опасливо сторонились от него: бросил он взгляд на Митродора, Митродор нырнул в толпу, взглянул на Карпа, Карп скорей в толпу. Вдруг он круто повернулся, сгрёб в охапку зазевавшегося мужичка-брюханчика и с лёгкостью швырнул его вверх. «Караул!» — благим матом завопил брюханчик и упал в мягкие ладони Миши. «Ура!» — заорала толпа.
— Становись, становись к канату! — И вот десяток крепких мужиков, поплевав в пригоршни, вцепились в конец длинного каната, другой же конец схватил правой рукой Миша Маленький. Началась игра в перетягу. Миша стоял к своим противникам правым боком, немного откинувшись назад и заложив свободную левую руку за спину. Он, казалось, не делал никакого усилия, легко сопротивляясь натужливому старанью своих противников.
— Надбавь ощо! Давай ощо столько жа! — прокричал Миша.
К канату бросились на подмогу мужики и парни… Канат натянулся до отказа и дрожал, как приведенная в колебание струна. Стал слегка дрожать и Миша, его глядевшие исподлобья узенькие глазки раздвинулись пошире, он покруче откинулся назад. Тут из толпы вышел широкоплечий кряжистый старик в овчинной шапке, он вцепился в канат и загайкал на весь лес:
— Ай-ха!.. Давай, давай, православные! Надуйсь!..
Миша Маленький сразу почувствовал богатырскую силу казака. Сдёрнутый с места, он, подаваясь помаленьку вперёд и стараясь удержаться, пахал землю каблуками.
— Ай-ха!.. Тяни-тяни-тяни! — шумел старичина, за ним дружно подхватывал народ: — Ага, Миша!.. Сдал?!
Но Миша вдруг остановился, схватил канат обеими руками, стиснул зубы и весь напружился. Круглощёкое лицо его сделалось напряжённым, злым, огромные кисти рук стали красны, как клешни варёного рака. Канат гудел, толпа противников, выбиваясь из сил, орала. А Миша Маленький всё-таки ни с места. Тут откуда ни возьмись пьяненький отец Иван. Путаясь ногами в длинной рясе и поблескивая на солнце наперсным крестом, он вшаг подошёл к канату, схватился за его конец и закричал:
— Низложу сильные со престол! — стал внатуг тянуть его.
Вдруг Миша весь затрясся, широко разинул рот и выпустил канат из рук. И все, кто держался за другой конец каната, разом кувырнулись вверх лаптями. В толпе взорвался хохот.
Пока шло игрище, Емельян Иваныч с Антиповым, сев на коней, осматривали деревню Александровку.
— Деревня обширная, — сказал Антипов. — Мужиков поболе тысячи сволочилось сюды со всех местов, и народ добропорядочный. А хозяева, Твердышёва братья, вишь каких хлевов людям
