– Да я разве говорил, что не стоит! – огрызнулся боцман. – Он, может, еще кое-чего стоит, только зря он поселился в матросской каюте!
Франческо подошел к сеньору Гарсиа. Направлялся-то он к сеньорите, но внезапно свернул к эскривано.
– Вот и вы приняли сегодня свое первое боевое крещение, сеньор Руппи, – сказал эскривано приветливо. – Хотя, возможно, я ошибаюсь?
– Да, – отозвался Франческо, – принял крещение, но не первое и, к счастью, не боевое…
Доброе лицо сеньора Гарсиа сразу омрачилось.
– У них-то, возможно, кое-кто и пострадал, – промолвил он тихо.
– Сеньор Гарсиа, Северянин наш, как видно, плавал на многих кораблях, под разными флагами, – обратился к эскривано Франческо. – Он так хорошо говорит и по-кастильски, и по-итальянски, и, кажется, по-португальски…
– По-португальски, думается мне, не так уж и хорошо, – ответил сеньор Гарсиа. – Но французский и кастильский мы с ним знаем более или менее прилично, поскольку изучали юриспруденцию сначала в Саламанке, а потом, сдружившись, вместе отправились заканчивать ознакомление с науками в Париж… Что касается итальянского, то в пору нашей юности только темные неучи не могли на нем изъясняться… Потом мы с сеньором Бьярном снова отправились в Париж, чтобы освежить полученные знания… – И, пожевав, по своему обыкновению, губами, сеньор Гарсиа добавил: – Должен признаться, что у сеньора Бьярна больше способностей к изучению языков, чем у меня… А вот и сеньорита! – произнес он, как показалось Франческо, желая уклониться от продолжения разговора. – Сеньорита, – обратился эскривано к девушке, – я только что посвятил сеньора Руппи в некоторые подробности жизни сеньора Бьярнарссона.
И эскривано торопливо зашагал к средней каюте.
– Ну вот, сеньор Франческо, – обрадовалась сеньорита, – начало уже сделано! Ох, знали бы вы, как угнетает меня вся эта таинственность! Но пока что разойдемся по своим каютам. Ваша вахта уже кончилась… Смотрите, какое красивое сейчас небо на востоке!.. Скоро взойдет солнце.
И надо же было Франческо заметить:
– Не знаю, кто они были – французы, итальянцы, нормандцы или англичане, – но почему они так охотились за нашей «Геновевой»? И, говорят, уже не в первый раз… Золото, что ли, они надеялись у нас захватить?
По тому, как прищурилась сеньорита, Франческо понял: сказал он не то, что надо.
Однако девушка, помолчав, заговорила очень спокойно:
– А не думаете ли вы, сеньор Франческо, что наша «Геновева» и сама по себе представляет большую ценность? Вот поговорите когда-нибудь с сеньором маэстре или с сеньором пилотом. И тот и другой расскажут вам, что при постройке «Геновевы» был учтен опыт и кастильских, и итальянских, и английских, и даже норманнских судостроителей… Да, да, предков нынешних англичан, вернее – завоевателей Англии… Видели, какой высокий нос и борта у «Геновевы», какая великолепная оснастка! Грузоподъемность «Геновевы», правда, невелика, но за этим судостроители и не гнались… Вот видите, я, как дядя, и сеньор эскривано, и сеньор маэстре, и сеньор пилот, и даже как наш ворчун боцман, не могу говорить о «Геновеве» без восхищения… Что касается золота, – продолжала сеньорита, – которое надеялись захватить на «Геновеве» нормандцы (а я убеждена, что это были именно они, так как полагаюсь на опытность сеньора Бьярна), то вполне возможно, что корабль, идущий под испанским флагом, мог заинтересовать их и с этой стороны… Сеньор Франческо, прошу вас, не обижайтесь на нашего милого сеньора эскривано за то, что он так неожиданно оборвал беседу, которую вел с вами!
Вернувшись в большую каюту, Франческо вытащил из-под своей «подушки» вчетверо сложенный лист бумаги – подарок сеньора пилота. Он же преподнес Франческо и красивую тетрадь в переплете из кордовской кожи с золотым тиснением. «Мавританской выделки! – похвастал он. – А ты, Руппи, заноси в нее все свои наблюдения, мысли, вопросы, которые требуют ответов. Сеньор эскривано уверяет, что каждый грамотный человек обязан вести дневники… Но у меня что-то не получается».
Но, увы, кордовская тетрадь до сих пор еще и не начата. А лист бумаги скоро уже будет исписан до конца.
В каюте еще горел светильник. То ли боцман недосмотрел, то ли он разрешил хотя бы таким образом отпраздновать победу над нормандцами. Все уже наизусть знали его доводы: «Когда светит солнце, светильник вам ни к чему, когда луна – тоже, а когда нет ни луны, ни солнца, можете раздеваться и одеваться в темноте!»
Франческо развернул лист. Пожалуй, по количеству вопросов лист этот может уже поспорить с листом сеньора эскривано. За вопросом, идущим под номером тридцать первым, Франческо приписал тридцать второй:
«Что связывает Бьярна Бьярнарссона с людьми „Геновевы“? И какие „общие дела“ могут быть у этого человека с императором Карлом Пятым?»
Что рассказ Северянина о стране Маркланд был именно исландской сагой, Франческо понял уже давно из объяснений пилота: «Вот ты, Руппи, попроси у сеньора Гарсиа, чтобы он показал тебе те четыре исландские саги, переведенные им совместно с Бьярном на кастильский».
Конечно, он, Франческо, очень теряет от того, что не воспользовался случаем поговорить с сеньором эскривано, человеком умным и просвещенным. Правда, сейчас сеньор Гарсиа уже перестал его к себе приглашать… Если он обиделся, то вполне заслуженно…
Грохоча сапогами, вошел боцман и потушил светильник.
– Солнце уже взошло, – пробормотал он, отходя от койки Франческо.
Солнце-то уже взошло, но ни писать, ни читать в большой каюте было еще невозможно.
«Полежим и подумаем», – сказал себе Франческо, вытягиваясь на койке во всю свою длину, и, пожалуй, в первый раз за время пребывания на баке пожалел о том, что не поселился в средней каюте.
Вручая кордовскую тетрадь, пилот был уверен, что Франческо тут же примется вести в ней дневник. Однако, если бы у Франческо и нашлось свободное время для таких записей, где и как он стал бы этим
