Федерико его и ненавидит… Да его в Испании все ненавидят!
– А почему ваш Федерико не хочет шить широкие туфли? – спросил Франческо, оставляя в стороне вопрос об отношении башмачника к императору. Он по-настоящему был заинтересован этой беседой.
Хуанито с недоумением оглядел его всего – с головы до ног.
– Да ты что, с луны свалился? – спросил он сердито. – Самый последний дурак в Кастилии знает, что Карл Пятый шестипалый… Вот он и носит такие туфли. А дураки придворные тоже себе широкие заказывают, хотя у них ноги как ноги… А знаешь… – Хуанито помолчал. – Ведь я тоже, наверно, мавр, – признался он шепотом. – Может, меня как раз из Мавритании и прибило в тот залив.
Как ни крепился Франческо, но тут он, не выдержав, расхохотался.
– Эх ты! Все это ты, оказывается, шутишь! Смеешься надо мной! А вот сеньор Гарсиа никогда надо мной не смеется! – помрачнев, укорил его мальчик. – А еще я расскажу тебе про сеньориту. Она мало того, что ходила по берегу в штанах (вот тебе святой крест, я сам видел!), но она еще…
Фразы этой мальчишка не докончил: Франческо, повернув его за плечи, молча вытолкал из каюты.
Хуанито тотчас же открыл дверь снова.
– Ладно, я больше не буду о сеньорите, – виновато сказал он. – А вот ты и дурак, что не дослушал, как она хорошо… – Но, глянув на Франческо, умолк. – Ты только не толкайся больше! Больной, больной, а мне чуть руку не вывихнул! А я ведь к тебе по делу! Сеньор капитан велел все же обкурить каюту серой, а при сеньорите не обкуришь. Надо все сделать, пока она в капитанской каюте. Я зажгу серу, каюту закрою, а потом через неделю придется хорошенько вышуровать пол и стенки и потолок.
– Да, от серы остается очень тяжелый запах, – сказал Франческо. – Потом каюту еще придется несколько дней проветривать…
– Ну и ступай на палубу, если тебе неохота дышать серой. А я тут справлюсь один, – в сердцах проворчал Хуанито.
Франческо, однако, никуда не ушел, а принялся помогать этому маленькому ворчуну. И хотя в конце концов и у того, и у другого глаза были красные от серных паров, они хохотали, отмывая после серы руки и брызгая друг на друга водой со щелоком. Но бывает же такое и у отца с сыном, когда у них спорится работа.
За этим занятием их и застала сеньорита.
– Неужели нельзя было все-таки обойтись без серы! – вздохнула она. – И не рано ли вы, сеньор Франческо, взялись за работу? У нас с сеньором капитаном шла речь только о том, что вы сегодня выберетесь на палубу – подышать чистым воздухом… О боже мой, да здесь можно просто задохнуться! Здесь в точности…
– В точности, как в аду, – подсказал ученый Хуанито.
Сеньорита была права: в ее каюте действительно можно было задохнуться.
– На общем совете, – сказала она, – уже давно порешили, что, как только вы поправитесь, вас надо будет устроить в средней каюте – по соседству с сеньором эскривано или с сеньором пилотом… Давайте сегодня же туда и перебирайтесь, а я, пока из моей каюты не выветрится этот ужасный запах, пробуду еще у дяди. Правда, средняя сейчас завалена книгами и рукописями сеньора эскривано, но соседи на него из-за этого не в обиде.
– Ну, обо мне-то можно не беспокоиться. – Франческо улыбнулся. – Ночевать мне приходилось и в гораздо худших условиях… Но дело, конечно, не во мне. Думаю, что из-за меня беспокоить всех этих людей не стоит… – И, не обращая внимания на то, что сеньорита протестующе подняла руку, Франческо добавил: – Если разрешите, я попрошусь на бак к матросам. Мне ведь все равно придется нести службу наравне с ними…
Сеньорита, прищурившись, молчала.
– Ни разрешать, ни запрещать что-либо на «Геновеве» я не имею полномочий, – наконец ответила она. – Только повторяю: сеньор капитан находит, что вы еще недостаточно окрепли. Не только нести службу, но даже просто разгуливать по палубе вам еще рано. Напоминаю, что сеньор капитан является к тому же и владельцем корабля. Поэтому испросить разрешение на все, что вы задумали, вам придется именно у него.
Капитан оказался много сговорчивее своей племянницы.
Правда, вначале, когда Франческо подробно рассказал ему о приступах лихорадки, во время которых он иной раз по нескольку дней лежал без сознания, однако, очнувшись, как ни в чем не бывало принимался за работу, капитан с сомнением покачал головой.
– Сейчас у вас, очевидно, был один из самых сильных, хотя и не длительных приступов, – заметил он. – И я и сеньорита находим, что вам следует поберечься. Но, может быть, вы и правы: человек, привычный к труду, плохо переносит безделье. Однако труд бывает разный. Почему вы стремитесь именно на бак? Если бы вы при вашей опытности взялись помогать сеньору эскривано или мне, то, полагаю, принесли бы больше пользы, чем карабкаясь по вантам или оттирая песком палубу…
Франческо решил было, что у него нет никакой надежды вернуться к работе, которую он так любил и которой был лишен столь продолжительное время.
Но капитан, покачивая в раздумье головой, добавил:
– Конечно, вам лучше знать… Надеюсь, что и матрос из вас получится неплохой… А команда у нас отличная, – уже весело произнес он. – Боцман, правда, любит поворчать, но моряк он опытный, и думаю, что вы с ним поладите… Немного тесновато на баке, но вы убедитесь, что по сравнению с другими кораблями, на которых вам доводилось плавать, на «Геновеве» матросы устроены лучше… Ну, дорогой сеньор Франческо, перебирайтесь с богом! А сеньориту я как-нибудь уломаю.
– Простите, сеньор капитан… Я хотел бы задать вам только один вопрос: называете ли вы кого-нибудь из своей команды «сеньор» и обращаетесь ли к ним на «вы»?
– Я вас понял, сеньор Франческо Руппи. Вернее, я понял тебя, Франческо… И вот тебе еще одно маленькое наставление: на баке ты встретишься с сеньором Бьярном Бьярнарссоном, которого у нас прозвали Северянином. Он, как и ты, отказался поселиться в средней каюте. И на «Геновеве» все
