5
Отношение Русской Православной и Украинской Грекокатолической Церквей к холокосту
Русская Православная Церковь оказалась в самом центре событий Второй мировой войны и была вынуждена самым непосредственным образом реагировать на холокост. Следует подчеркнуть, что она не была в тот период единой, от нее откололось несколько групп, позиции которых в этом вопросе не во всем совпадали. Раньше всего, еще до начала войны между Германией и СССР, свое отношение к преследованиям евреев высказали многие русские священники-эмигранты в различных странах Европы, принадлежавшие к двум юрисдикции — митр. Евлогия в Париже и карловчане.
В Западно-Европейский Экзархат митрополита Евлогия входило и несколько русских приходов, расположенных на территории Германии. Как уже говорилось, вскоре после прихода национал социалистов к власти эти общины стали подвергаться разнообразным преследованиям и ограничениям. При этом в качестве предлога использовался миф о том, что деятельность приходов Русского Западно-Европейского Экзархата в Германии — важнейшее звено широкомасштабного заговора против Третьего рейха с участием русских эмигрантов, направляемого и финансируемого международными еврейско-масонскими структурами и французской разведкой. Гестапо обвиняло митрополита Евлогия в принадлежности к масонству еще с 1913 года[644].
Нацисты справедливо подозревали «евлогиан» в отсутствии симпатий к их режиму, его антилиберальной идеологии и агрессивным устремлениям в области внешней политики. Негативно относилась паства митрополита Евлогия и к расовой теории, прежде всего к культивируемой ненависти к евреям. Несколько евреев имелось среди преподавателей знаменитого Свято-Сергиевского богословского, института в Париже под патронажем владыки Евлогия, о чем нацистам было хорошо известно (вскоре после оккупации столицы Франции они арестовали профессоров Зандера и Зеньковского). Правда, о какой-либо широкой оппозиционности евлогианской общины в самой Германии говорить нельзя. Ее духовенство отличал подчеркнутый аполитизм и глубокая сосредоточенность на религиозной жизни. Исключение составлял только вопрос об отношении к евреям[645].
Глава германских евлогианских приходов архимандрит Иоанн (Шаховской) никогда не скрывал своего крайне негативного отношения к антисемитизму нацистской идеологии и политики. Аналогичная характеристика правомерна и в отношении его прихожан. Уже на второй год нацизма архим. Иоанн дал на него пастырский ответ, опубликовав брошюру «Иудейство и Церковь», в которой писал о несовместимости расовой теории с христианской верой.
В послевоенных воспоминаниях (в то время уже архиепископ Сан-Францисский) Иоанн о своей позиции в связи с преследованиями евреев, к сожалению, писал немного и скромно: «Сколько людей оказывало по деревням и городам бескорыстную помощь несчастным людям… Как сейчас вижу одну глухую, средних лет, еврейку с аппаратом на ухе, странствующую из дома в дом. Ей давали приют христиане. Это было одно из ужасных апокалиптических видений тех лет — люди с желтой звездой Давида, обреченные на заклание. Вспоминаю совершенный мною тайный постриг над одной еврейкой-христианкой, моей духовной дочерью, рабой Божьей Елизаветой, получившей вызов из гестапо. В значении этого вызова мы не сомневались. Благословляя ее на мученичество, я дал ей новое имя, Михаилы, в честь архангела Михаила, вождя еврейского народа… Конечно, как и всем, пришлось мне в те дни в гестапо подтверждать документами свое „арийское происхождение“ и говорить о своих убеждениях и о вере Церкви… Однажды следователь, допрашивавший меня, зная, что я принимаю в лоно Церкви всякого человека, без различия расы, спросил меня: „Ну а если бы Литвинов [646] захотел креститься (Литвинов в те годы был в Германии персонификацией того, что называлось „иудобольшевизмом“), — вы бы его тоже крестили?“ „Конечно, — ответил я, — если бы Литвинов покаялся и захотел жить во Христе. Церковь приняла бы его наравне со всеми“»[647].
В июле 1938 г. гестапо впервые поставило вопрос о высылке архим. Иоанна из страны. В соответствующем письме в Рейхсминистерство церковных дел от 27 июля подчеркивалось: «Иоанн, особенно в последнее время, снова вносит беспокойство в среду здешней русской эмиграции своими подчеркнуто дружественными евреям проповедями и высказываниями и сознательно пытается помешать усилиям антибольшевистски настроенных групп эмигрантов… Вследствие своей дружеской расположенности к евреям он уж много лет подвергается резкой критике национально-мыслящих русских эмигрантов». В целом же гестапо рассматривало о. Иоанна как «яркого представителя враждебного Германии и масонского церковного направления парижского епископа Евлогия»[648].
Министерство церковных дел исходило из своих собственных планов проведения унификации русской православной общины в Германии и включения евлогианских приходов по возможности мирными средствами в карловацкую Берлинскую и Германскую епархию. Поэтому оно предложило гестапо «наблюдать за развитием дела Шаховского», не прибегая к высылке. Неудачей закончилась и попытка гестапо второй раз поставить вопрос об удалении из страны архим. Иоанна и других евлогианских священников в июле 1939 г. Высылке помешало заключение 3 ноября 1939 г. компромиссного соглашения, по которому евлогианские приходы должны были войти в епархию Берлинскую и Германскую, но признавалась их принадлежность к юрисдикции митрополита Евлогия. Но и в дальнейшем архим. Иоанн подвергался различным преследованиям. Было запрещено издание его миссионерского журнала «За Церковь», в январе 1943 г. гестапо произвело обыск на квартире и книжном складе архимандрита и т. д.[649].
Особенно активно проявило свою позицию по отношению к холокосту евлогианское духовенство в оккупированной нацистами Франции. Близкие к митр. Евлогию люди так характеризовали его настроение в дни оккупации Парижа: «В эти дни Владыка сумрачен, озабочен и печален. Когда говорим о том, что кругом творится, он морщится и начинает волноваться: „Насильники, насильники… и что они с евреями делают!..“ А в одном из своих писем 26 октября 1944 г. митрополит писал: „…будучи убежденным националистом, т. е. верным и преданным сыном своего народа, я, конечно, совершенно отвергаю тот звериный национализм, который проявляют теперь немцы по отношению к евреям, равно как, будучи православным, я чужд религиозного фанатизма… Выше всего чту свободу во Христе“»[650]. Позицию владыки разделяли почти все представители евлогианского духовенства. Хорошо известен, например, мученический подвиг монахини Марии (Скобцовой, Кузьминой-Караваевой). Имя ее увековечено деревом, посаженным в Роще праведников при музее жертв и героев Шоа «Яд ва шем» в Израиле.
Мать Мария возглавляла в Париже благотворительную и культурно-просветительную организацию «Православное Дело», почти весь период оккупации Франции постоянно помогавшую евреям. В целях регистрации понятие «еврей» впервые получило свое определение в этой стране в декрете от 27 сентября 1940 г., где говорилось, что евреями считаются принадлежащие к иудейской вере. В результате возникла острая необходимость в свидетельствах о крещении, которые могли помочь избежать унижений и ограничений. К священнику церкви «Православного Дела» о. Димитрию Клепинину начали поступать срочные просьбы о выдаче таких удостоверений евреям нехристианам. И он решил с полного одобрения матери Марии выдавать свидетельства о принадлежности к своему приходу. Вскоре в картотеке о. Димитрия накопились сведения о 80 новых «прихожанах». Согласно же нью-йоркской еврейской газете «Forward» от 17 апреля 1948 г. священник выдал сотни ложных свидетельств о крещении. При этом о. Димитрий не допускал вмешательства и контроля в этом деле. Когда из епархиального управления затребовали списки новокрещеных, он ответил категорическим отказом[651].
С марта 1942 г. французские евреи должны были носить отличительный знак — желтую звезду Давида. По этому поводу мать Мария, с самого начала считавшая, что гонение на евреев — бремя, общее для всех, говорила: «Нет еврейского вопроса, есть христианский вопрос. Неужели Вам не понятно, что борьба идет против христианства? Если бы мы были настоящими христианами, мы бы все надели звезды. Теперь наступило время исповедничества»[652].
В ночь с 15 на 16 июля 1942 г. в Париже были произведены массовые аресты евреев. Большую часть из них загнали на зимний велодром. Благодаря монашескому одеянию матери Марии удалось проникнуть туда и провести там 3 дня. Она утешала детей, поддерживала взрослых, распределяла кое-какую провизию. С помощью мусорщиков ей дважды удалось устроить побег детей. С 15 июля у евреев возникла острая
