Соня сделала над собой усилие, постаравшись выбросить из головы нарисованные взбудораженным мозгом картины, и сказала нарочно бесстрастно:
— Его надо вынести отсюда и похоронить по-человечески.
— Конечно, конечно, — согласился Эмиль. — Сейчас я принесу рогожу. Покойника надо завернуть.
Он вручил Соне факел, а сам заспешил наверх.
Потом оглянулся на нее беспомощно. И в самом деле, он тоже, как Флоримон, не сможет открыть эту самую дверь, не зная ее секрета. Соня взбежала по ступенькам и нажала на нужное колесико, застопорив его, чтобы дверь оставалась открытой.
Запах от трупа исходил смрадный, так что Соня отошла подальше. Подошедшая к ней Агриппина была не то что бледна — зелена лицом. Соня вспомнила о фляжке с напитком мадам Фаншон, которую прихватила с собой, и протянула ей. Та храбро отхлебнула приличный глоток, прокашлялась и шепотом, словно мертвец мог ее услышать, спросила:
— Где же золото, за которым он приходил?
— Пойдем, покажу, — тоже шепнула ей Соня. — Если там, конечно, что-то осталось.
На этот раз, пока они шли, Агриппина испуганно жалась к Соне, так что последней пришлось призвать на помощь все свое мужество. Крысы! Или еще какая нечисть с острыми зубами! Кто бы из женщин на их месте не боялся?
Золота осталось довольно много, хотя Флоримон успел вывезти довольно приличную его часть. Похоже, он и вправду трудился не один день. Недаром русские говорят: своя ноша не тянет. Флоримон де Баррас, которому прежде вряд ли приходилось вообще поднимать какие-либо тяжести, работал в поте лица своего, точно портовый амбал, и только нелепая случайность помешала ему потихоньку вывезти все.
— Как его много! — ахнула Агриппина.
— Здесь едва ли половина от того, что было прежде, — хмыкнула Соня, — Интересно, куда он его увозил?
— Думаю, вряд ли мы когда-нибудь узнаем об этом.
Сейчас вернется Эмиль. Лучше ему пока о золоте не говорить.
— Понятное дело, — согласилась Агриппина. — Покойная княгиня сказывали, что золотом человек проверяется. Недаром сатана им манит, когда чью-то душу заполучить хочет.
— Пойдем отсюда, — заторопилась Соня, — сейчас вернется Эмиль.
Правда, па всякий случай один слиток она все же взяла себе, а другой вручила Агриппине. Соня уже привыкла к тому, что судьба может быть непостоянна даже к своим любимцам. Сегодня она вручает тебе великий дар, а назавтра так же решительно отнимает его или что-то другое.
Женщины вернулись вовремя — Эмиль уже спускался вниз. Но он воспринял как должное, что они, слабые существа, стоят поодаль, не рвутся ему помогать. Женщину трусость вовсе не портит, а даже придает ей некую притягательность. В определенные, конечно, минуты жизни. А тут… Эмиль и сам старался не глядеть на то, что совсем недавно было молодым здоровым мужчиной.
Слуга завернул труп бывшего хозяина и взвалил его на плечо. Не останавливаясь в доме, он отнес свою страшную поклажу в старый, неиспользуемый ныне сарай.
— Надо бы заявить в полицию, — сказала Соня.
В глазах Эмиля при ее словах мелькнул страх. Он даже оступился от неожиданности. Но при этом вслух ничего не сказал, хотя даже по его спине было видно, что желания госпожи он ничуть не одобрял.
Зато тут же вмешалась Агриппина.
— И что мы им скажем, если нас спросят, где мы нашли мосье Флоримона? — спросила она у Сони. — Полиции надо говорить правду. Значит, мы скажем — в подземелье. Они поинтересуются, зачем мы туда спустились? У нас и на это готов ответ. Хотели узнать, что за привидение в замке появилось? А что молодой маркиз в подземелье делал и почему оказался там заперт? И почему мы так долго тянули с выяснением, кто в подземелье выл? Не нарочно ли его там заперли, чтобы получить наследство маркиза? И непременно захотят место, где мы его нашли, хорошенько осмотреть.
Она выразительно посмотрела на Соню.
— Ты права, — нехотя кивнула княжна. Она все больше увязала в поступках, каковые никакой закон бы не одобрил. А теперь получалось, что она не могла «обратиться к законным властям ни с каким своим вопросом, включая перевод доставшегося ей золота в деньги. Ведь по закону и о золоте она должна заявить.
Но тогда у нее его отберут! И прости-прощай все Сонины мечты о богатстве собственном, а также о процветании рода Астаховых.
Странно, что Агриппина понимает это лучше, чем сама Соня. И рассуждает логически тоже; Так что зря Софья так славила перед самой собою свое умение логически мыслить. И все равно она продолжала прикидывать так и этак. Даром, что ли, с детства ей внушали, что всякий, кто законы страны нарушает, является преступником? Чувствовать себя преступницей она не хотела.
Соня могла бы сказать полиции, что приехала уже после того, как «привидение» умолкло. Но в любом случае ажаны захотят осмотреть место, где умер Флоримон.
Получается замкнутый круг. Хочешь не хочешь, а закон придется нарушать. Наверное, если бы она сообщила властям, что нашла в подземелье клад, то могла бы получить треть его стоимости, и больше ни о чем ломать голову бы не пришлось. Жалко стало?
Получать третью часть от того, чем вообще могла не делиться…
Но даже не будь в подземелье золота, подозрение в смерти Флоримона непременно упало бы на Эмиля.
Жандармы, например, поинтересовались бы, почему Флоримон не объявил своему слуге, которому доверял, о своих планах, а залез, как вор, в фамильный замок. Может, Эмиль попросту заманил хозяина в подземелье да и запер его там? Если к тому же рассказать правду про яму и про бревно, которое Эмиль выдернул…
— То ему непременно припишут убийство хозяина, — подхватила Агриппина. Оказывается, последнюю фразу из своих сомнений Соня произнесла вслух. — Конечно же, умышленное!
Эмиль внимательно слушал слова своей подруги-маркизы и соглашался с нею в главном, что понял: полицию ни в коем случае не стоит вмешивать в это дело. У ажанов наверняка возникнут вопросы к нему.
Они вполне могут решить, что слуга убил молодого маркиза. И Эмилю не удастся оправдаться.
К тому же не так давно начальник полиции Дежансона намекнул Эмилю при встрече, что ходят слухи о кое-каких неблаговидных делишках его хозяина, Флоримона де Барраса. При этом ближайшим помощником они называют не кого-нибудь, а Эмиля, который прикидывается тихоней. Мол, не будь он таковым, а благонамеренным подданным короля, давно бы пришел в полицию и рассказал о преступных деяниях молодого хозяина…
А теперь и повод к убийству найдут. Решат, хозяин наказал за какую-то провинность своего слугу, а тот ему и отомстил… Не станут разбираться, веревку на шею, и пляши, парень, с пеньковой тетушкой!
Но сейчас Эмиль молчал, потому что все время ждал, напомнит русская княжна ему о его прошлых грехах или не напомнит. Пусть он все делал по приказанию хозяина, но отвечать придется все-таки тому, кто их исполнял. Попробуй докажи, что Эмиль ни в чем не виноват. Он и так уже много дней живет в постоянном страхе, вздрагивает от любого стука. Думает, что пришли за ним… Что и говорить, нет у слуги покойного маркиза Флоримона никакого желания встречаться с кем-нибудь из полиции.
Вот Соня бы посмеялась, услышь она эти его мысли: это Эмиль-то ни в чем не виноват? И решила бы, что у каждого своя правда, права была ее бабушка, с которой Соня всегда спорила, доказывая, что правда на свете всего одна…
Когда Эмиль нес по двору сверток, а обе женщины сопровождали его, Агриппина украдкой огляделась. Хотя кто мог подойти к замку незамеченным?
Это из его окон можно увидеть весь Дежансон, а не наоборот.
Теперь трое обитателей замка стояли вокруг свертка с трупом, причем двое из них ждали решения третьей — княжны. В конце концов, она теперь здесь хозяйка.
— Вот что, давайте его тайно похороним, — решила Соня, хотя такое решение далось ей не без труда.
