титулом. Кроме того, мои слуги сумеют меня защитить. Все они имеют немалый опыт уличных потасовок. А с них какой спрос? Слугу ведь не вызовешь на дуэль.
— Зато можно привлечь к суду, — опять вмешался доктор Поклен. Он уже проявлял нетерпение, только не знал, как напомнить хозяину, что они посетили его вовсе не за тем, чтобы вести за столом подобные беседы.
А Соня, казалось, увлеклась игрой.
— А какой субстанции был бы ваш эликсир, паче чаяния вам и в самом деле удалось бы его изобрести?
— Думаю, воздушной.
— То есть вы хотели сказать: понюхал, и все?
— Я хотел сказать, воздух — он и есть воздух.
— То есть… вы имеете в виду… надувательство?
Или просто то, чего быть не может? Так называемый философский камень…
— Конечно же. Ведь то, чего не может быть, должно и быть невидимо глазу…
— Боже мой, о чем вы говорите! — не выдержал Поклен. — Что подумает княжна! Наверное, она представляла себе талантливого хирурга вовсе не таким… легкомысленным.
— Главное, я не представляла его таким молодым.
Я думала, Жан Шастейль — крепкий старик, у которого пока не дрожат руки, когда он берет в руки хирургический нож.
— Все! Еще немного, и я разочаруюсь в себе самом.
Граф обратился к безмолвно стоявшему за его спиной лакею:
— Вот что, Лион, приведи служанку княжны в ту комнату, в которой я обычно осматриваю больных, и скажи Люсьену, чтобы он приготовил все необходимое. — Затем он повернулся к Соне:
— Желаете осмотреть мою картинную галерею или оранжерею?
— Желаю смотреть на вашу работу, — в тон ему ответила Соня.
Хирург усмехнулся.
— Я наблюдал, как при виде крови здоровенные мужчины падали в обморок. Быть врачом может не каждый, — К сожалению, — тяжело вздохнула Соня.
Она поднялась из-за стола, потому что мужчины сидели и ждали, пока она встанет.
— Вы что же, хотели стать врачом? — проговорил Шастейль, словно удивляясь самому себе: глупо предположить такое.
Женщина, с ее слабостями, с ее мозгами, для которых латынь — слишком трудная наука… Ему доводилось встречать женщин, умеющих хорошо ухаживать за больными, но это были женщины из простонародья. Он мог бы еще кое-что добавить к Сониному описанию слабых сторон аристократов. Женщины благородного происхождения слишком хрупки и не готовы к трудностям. Под жизненным напором они ломаются, как сухой лист…
Но он не станет возражать. Хочет себя попробовать — пусть, ее дело. В отличие от некоторых других врачей посторонние люди его не отвлекали. Он просто забывал о них, едва приступал к своей работе.
Надо будет лишь предупредить Люсьена, чтобы держал под рукой нюхательную соль, когда эта русская княжна грохнется в обморок.
Соня все поняла по улыбке графа-медика, промелькнувшей на губах, по снисхождению в глазах. Надеется, что она опозорится, когда увидит, как он будет резать по живому… Не дождется!
До сегодняшнего дня Соне не доводилось бывать в больницах. Сама она никогда серьезно не болела, да и матушка ее болела и умерла дома. И княжна не знала, как должны выглядеть помещения, в которых хирурги делают операции. Наверное, поэтому то, что она увидела в особняке Шастейля, воспринималось ею как само собой разумеющееся. Отделанные мраморными плитками полы, белые стены, посредине огромный стол. Окно чуть ли не в полстены, начищенная до блеска медная плевательница на изогнутых ножках. Тут же, у окна, стоял небольшой, похоже, серебряный столик, на котором были разложены хирургические инструменты.
Хирург сбросил на руки Люсьену свой расшитый золотом камзол и переоделся в нечто однотонное, наглухо застегнутое, и надел на голову такого же цвета шапочку. Это одеяние сразу словно добавило ему возраста.
Шастейль усадил Мари на стул возле окна и сел напротив, вглядываясь в наверняка испуганную девушку так, словно хотел укусить. Служанка держалась мужественно, стараясь не смотреть на столик с его страшными орудиями. «Будто в пыточной камере», — подумала Соня.
— Браво! Великолепно! — неожиданно воскликнул Шастейль.
Соня вздрогнула. Что за великолепие он увидел?
— Никогда прежде я не видел, чтобы так явно ощущалось вмешательство дьявола в божественное творение. Эта женщина была задумана вседержителем как красавица, но в последний момент он будто отвлекся или передоверил свою работу кому-то злому и неумелому. Посмотрите, княжна, какой великолепный овал лица и тут же — настоящие клыки вместо зубов. Чтобы прикрыть их, у творца не нашлось даже лишней плоти — они полностью не закрываются губами. Присутствуй я при ее рождении, это все можно было бы легко исправить, а сейчас…
Трудненько придется, милая, отвоевать у природы то, что она сама должна была тебе дать… Боишься, девочка?
— Н-нет, — как обычно неразборчиво прошамкала Мари.
Он приподнял верхнюю тубу девушки и показал доктору Поклену на ее зубы.
— Резцы придется удалять. Слишком много пришлось бы пилить. Но взгляни, что у меня есть.
Он протянул руку к столику и взял с него похожую на табакерку металлическую коробочку.
— Посмотри, какие прекрасные зубки я поставлю тебе вместо этого ужаса.
Он показал Мари два великолепных белых зуба.
— Хочешь такие зубки, милочка?
— Хочу, — прошелестела Мари.
— Но платить за это красоту придется дорого.
Болью. Сильной болью. Она не покажется тебе невыносимой?
Девушка судорожно сглотнула и отрицательно помотала головой.
— Так, а теперь открой рот.
Далее он заговорил малопонятными Соне словами, которые зато внимательно слушал доктор Поклен.
— Тут придется подрезать. Дикцию восстановить нетрудно. В уголках рта, возможно, останутся небольшие шрамики. Все же лучше, чем этот чудовищный оскал… Вы не продадите мне, дружище Поклен, немного вашей чудо-мази для заживления ран? Помнится, благодаря ей фурункул на щеке маркизы де Фонтанж почти не оставил следа. Кто знает, может, и у этой девчонки швы рассосутся…
— Конечно-конечно, мне самому интересно проверить ее действие, прежде чем я получу патент от наших въедливых столичных медиков.
Доктора говорили между собой так, словно ни Сони, ни Мари, ни молчаливого слуги по имени, кажется, Люсьен в комнате не было. Но пациентке хирурга, видимо, было не до того. Она вся внутренне сжалась — переживала то, что ей предстояло. А Соня решила и не напоминать о себе. В конце концов, она всего лишь зритель.
Вообще зачем ей это понадобилось — присутствовать на операции? Себя, что ли, проверить? Насколько она выдержанна, насколько может управлять собой… Или ее привлекает медицина?
Нет, чего уж выдавать желаемое за действительное. Такой, как ее далекие прабабки, Софье не стать.
И медицина, откровенно говоря, вовсе Соне неинтересна. Ей бы что-то повеселее. Куда-то ехать, что-то такое необычное делать… Участвовать в захватывающих дух приключениях…
Ах да, не женское это дело! Но кто ей может в том помешать? Общество ее осудит? Но здесь, во Франции, Соня ни к какому обществу не принадлежит. За все время к ней никто не наведался с визитом. Да и она сама никуда не выезжала.
По сути дела, она — такой же изгой, как этот внезапно разбогатевший доктор. Может, им в таком случае
