Раскрасневшиеся на морозе девушки повизгивали, хохотали, заражая Галицкого своим весельем. Аннушка кричала:
— Тише, граф, опрокинете!
Настроение у него было — лучше некуда, впереди виделась долгая, полная приключений жизнь… Нет, Аннушка вполне устраивала его своей беспечностью и веселым нравом. И, насколько он мог судить, легко поддавалась воспитанию, какое граф хотел бы видеть в своей жене. Вот только от дурного влияния бы ее оградить. Подружки. Чересчур дерзкой и самостоятельной.
Почти полгода провела Елизавета за границей вместе с отцом, и все это время он не спеша прибирал к рукам свою будущую невесту. То есть Галицкий хотел такую власть над Анной Гончаровой приобрести, чтобы по одному его слову она беспрекословно исполняла бы любое пожелание своего господина и повелителя. И безо всяких женских глупостей вроде истерик и упрямства.
Теперь вернулась Елизавета, и Аннушка на глазах переменилась. Стала строптивой, гордячкой. Вон какой пустяк чуть ли не в катастрофу возвела!
Галицкий опустил вожжи, и Блэк сразу перешел на шаг. Почувствовал, что в быстрой скачке более нет необходимости. Один к одному — молодой хозяин! Тоже не любит зря утруждаться!
— Отчего вы. Роман Сергеевич, так меня не любите? — вдруг среди всего этого веселья спросила его Лиза.
Галицкому стало не по себе: неужели на его лице явственно все написано или юная Астахова еще и мысли читает? Нет, конечно, такое невозможно, но ощущение открытости перед нею, прямо-таки душевной обнаженности, осталось.
— Что вы, Лизонька, — отшутился он, — разве ж можно такую красавицу не любить?
Может, правдивы слухи об их семейке? Ее папенька настолько славится своими чудачествами, что кое- кто его и впрямь побаивается. И это еще мягко сказано. Болтают о нем чуть ли не как о колдуне, чернокнижнике…
Стоит только поверить этому, как и Лизонька предстанет в неблаговидном свете… Несмотря на ее красу, древний род и немалое приданое, найдутся ли охотники связать с нею свою жизнь?..
Лиза про себя улыбнулась удивлению и даже некоторой ошеломленности от ее догадки. Тут не надо ни мыслей читать, ни особым физиономистом быть.
Не такой уж хороший актер Роман Сергеевич, чтобы умело прятать свои чувства. На его лице прямо- таки написано, что он боится, как бы Аннушка от Елизаветы независимости не набралась. Проступают в Галицком замашки восточного владыки — женщина только для утех и продолжения рода…
Да и мало кто из мужчин придерживается иного мнения. Просвещенная женщина в княжне горестно вздохнула, а юная девушка напомнила, что выехала Лизонька развлекаться, а не философии предаваться.
— Граф, вы обещали нам про охоту на волков рассказать, — напомнила Аннушка.
Галицкий заставил себя вернуться мыслями к юным девам, которых вызвался развлекать. Но успел все же подумать: «А почему Астахова так часто занимает мои мысли?»
— Не знаю, слыхали вы или нет, но в Покровском волки съели женщину с ребенком.
Понесло его! От досады, что ли? На себя самого.
Кто его тянул за язык с этой волчьей охотой? Ведь не состоялась, хоть и не по его вине…
— Какой ужас! — передернулась Аня. — А как же после этого вы не боялись… Неужели вы. Роман Сергеевич, ездили один?
— Один… А если точнее, с поросенком.
— С поросенком? — не могла успокоиться Аня. — Но зачем вам поросенок?
— Зачем? — хмыкнул Роман. — Затем, чтобы он визжал — и на его визг волки явились…
— Ну и как, явились? — поинтересовалась Лиза.
Галицкий вполне бы мог живописать подобную картину, тем более что в прошлом году он присутствовал на такой охоте. И впечатления были еще свежи. Но он не хотел выставлять себя героем там, где никакого геройства у него не получилось. Отвлечь от этой охоты девиц или поведать о том, чего не было?
Вот, пожалуй, еще одна причина его раздражения княжной: в ее присутствии он говорил почему-то не то, что хотел, и действовал не так, как ему было свойственно…
— Какой вы, граф, отчаянный! — продолжала восхищаться Аня. — Это ж надо, сам к волкам в пасть отправился! Они же могли вас растерзать!
— Наверное, граф не с голыми руками поехал, ружьишко взял, немецкое, пристрелянное…
Именно потому Галицкий и выбрал целью своих матримониальных планов Анну, а не Елизавету! Астахова-то молодая чересчур независимая. Нет ничего в ней женского, слабого, тонкого. Даже восхищения его доблестью. Все норовит своей холодностью испортить. Ее не столько интересовало то, какой опасности он подвергался, сколько волки, которых он ждал. А ведь могла бы хоть из женского кокетства повосхищаться. Ей — никакого труда, а ему приятно…
Хуже всего то, что волки поросенком не соблазнились, хотя Роман в поле их следы видел. И на поросячий визг не явились.
Получилось, граф зря проездил. Вроде и похвалиться нечем, но в глазах Аннушки он прочел такое восхищение его храбростью, такую гордость, что посчитал за лучшее на вопрос Лизы и вовсе не обращать внимания. До чего зловредная барышня! Ехидство сквозит в каждом ее слове!
Впрочем, до срока ссориться с нею не стоило, потому что юная княжна имела на его будущую жену довольно сильное влияние.
Галицкий еще некоторое время покатал подружек по полю, полихачил, слишком круто забирая на поворотах. Все хотел добиться вскрика или визга от заносчивой княжны. Но если кто и визжал, пугался, молил о пощаде, так только Аннушка. У Лизы, кажется, и губы не дрогнули. То есть дрогнули, но в смехе, а не в испуге. Крепкий орешек!
Пришлось ему возвращаться в город с некоторым сожалением в душе. Как в тот день, когда тщетно ждал в засаде волков, заставляя снова и снова визжать бедного поросенка.
Остановил санки Галицкий у кондитерской Либермана, решил еще раз испытать девушек. На этот раз сладким. Он уже знал, как Аннушка борется со своей любовью к пирожным, и почему-то был уверен, что его невеста так ведет себя, глядя на Елизавету. Та тоже наверняка себя ограничивает, но лишь менее заметно.
Здесь ему опять пришлось удивляться, потому что юная Астахова уминала пирожные за обе щеки, ничуть не заботясь об их количестве. Он подметил завистливый взгляд Аннушки и подумал, что у княжны есть свои секреты, как не толстеть, и ими она попросту не хочет делиться с подругой.
А ведь, несмотря на все ухищрения, Аня Гончарова была этакой пышечкой, грозившей со временем приобрести фигуру весьма внушительных размеров, в то время как Лиза была стройной, не имея, как говорят англичане, ни одной лишней унции жира.
Вообще-то, насколько знал Галицкий, большинству мужчин нравились именно пышечки. Если они и пели гимны худобе и граничащему с костлявостью. изяществу, то лишь в угоду красоткам, которые следовали английской моде.
Но вот в чем беда: первой женщиной Романа Сергеевича была именно англичанка. Изящная, не по- русски худощавая, она не только научила юного графа обращению с женщинами, но и на будущее определила ему идеал женской фигуры, которому полностью соответствовала княжна Астахова…
— Лизок из Венеции вернулась, — заговорила Аннушка, наверное, для того, чтобы хоть таким манером пореже брать из вазочки очередное пирожное, — ей там не понравилось.
— Не понравилась Венеция? — удивился Галицкий.
— Я такого не говорила. — Лиза стряхнула кружевным платочком сахарную пудру с красивых губ и взяла с вазочки следующее пирожное.
— Но ты сказала, что это печальный город.
— Печальный, — кивнула та с набитым ртом, ничуть не озабочиваясь правилами этикета. — Может, нам с папенькой не повезло и мы застали город-легенду не в лучшее время, но я себе представляла все намного романтичнее. Гондолы узкие, входить в них надо, пардон, задом. На улицах, как и в гондоле, не развернешься. Нет, конечно, дело не в этом. Просто я подумала, что отдельному человеку не всегда бывает хорошо там, где хорошо многим. Венеция не то что мне не понравилась… она по-своему хороша, но я
