орхидею моим именем…
Лиза в порыве благодарности обняла свою нечаянную подругу.
— Так получилось, что я невольно испытывала вас, — призналась она. — Я говорила совсем о другом — умереть для света. Поселиться в каком-нибудь маленьком домике вдали от людей, с вами и сыном.
Заняться всерьез медициной. Поучиться у вас собирать травы и потихоньку лечить тех, кто потерял уже надежду на излечение…
— Однако вы тщеславны, княгиня, — улыбнулась Василиса. — Излечивать безнадежных… Но отчего-то ваша задумка мне нравится. Вряд ли удастся ее осуществить, но отчего не помечтать… Кстати, если я не ошибаюсь, назавтра вы приглашены к Янковичам, а сами еще не разобрали сундуки, которые вам прислали из Санкт-Петербурга.
Лиза предложению Василисы обрадовалась — вряд ли что вернее отвлечет от мрачных мыслей, чем одно лицезрение ее привычных вещей.
Но когда она открыла один из сундуков, в который до сих пор не удосужилась даже заглянуть, то увидела наверху большую коробку — прежде такой в ее вещах не было. В коробке оказалось новое бархатное платье — одежду такого цвета Лиза еще никогда не носила — насыщенный цвет спелой вишни — и письмо подруги Людмилы Милорадович.
— Милочка, — растроганно пробормотала Лиза, целуя письмо, — ты вспомнила обо мне, недостойной, а я и не подумала написать тебе ни строчки!
Словно враз забыла и о нашей дружбе, и о мечтах, как мы выйдем замуж и станем ездить друг к другу с визитами, а наши мужья тоже будут дружны между собой… Не только тебе, папеньке и то написала под нажимом — Станислав за плечом стоял…
А в самом деле, почему она прекратила всяческое сношение со своей родиной? Наверное, оттого, что всегда была откровенна и честна с друзьями и близкими. Ей не хотелось писать им не правду, а правда была слишком неприглядна, чтобы выставлять ее на всеобщее обозрение.
Конечно, если бы Милочка была поблизости, она могла бы шептать ей на ушко такие странные, а на взгляд благонравной девицы — непристойные подробности ее отношений со Станиславом, но поверять подобное бумаге…
Писать же папеньке, как ей хорошо живется, она тоже не хотела, потому что он еще более других чуял фальшь в ее словах и сразу понял бы, как ей плохо, а то и примчался бы на выручку.
Нет, уж лучше промолчать, и пусть близкие считают тебя забывчивой и неблагодарной, чем жалеют и оплакивают погубленную судьбу.
«Посылаю тебе платье, сшитое по последней парижской моде, — писала Милочка. — Модистка слишком убавила его в талии, так что мне не надеть, а тебе в самый раз…»
Хитрая лисичка! Лиза всплакнула. Милочка о чем-то догадывается, хочет поддержать подругу и вот выдумала про какую-то глупую модистку. Талия, видите ли, у Лизы потоньше! От письма повеяло таким теплом, такой трогательной заботой, что Лизе пришлось прервать чтение, чтобы справиться со своим волнением.
«Сегодня из Польши вернулся Петр Жемчужников в сопровождении брата Алексея. Откуда-то все знают, что он дрался на дуэли с твоим мужем. Я ездила к нему с визитом, думала, смогу узнать что-то о тебе, но Петруша еще слишком слаб, хотя уже сидел. Да и лицом худ и бледен. А глаза грустные. Я декламировала ему Грибоедова Александра Сергеевича, мол, когда постранствуешь, воротишься домой, и дым отечества нам сладок и приятен, только тогда он все-таки улыбнулся…»
Лиза отложила письмо — оно оказалось неожиданно длинным — и решила примерить платье, чтобы потом читать весточку от подруги медленно, смакуя каждую строчку. Значит, Петруша поправляется.
Слава богу! Если у Лизы когда-нибудь родится дочка, она расскажет ей, что выходить замуж лучше за таких вот славных, добрых молодых людей, которых ежели не любишь теперь, то непременно полюбишь после… Она остановила сама себя: какая дочка, от кого?
Муж оставил ее, да она и сама не хочет продолжать с ним интимные отношения. А, как известно, в таком случае о детях не стоит и думать… Лизе опять захотелось заплакать, но она запретила себе это делать: на сегодня слез достаточно!
К вечеру Станислав вернулся в замок странно успокоенным. Когда Лиза осознала эту свою мысль, она вздохнула: ей кажется ненормальным спокойствие мужа!
Однако шутки шутками, а спокойствие князя, похоже, действительно было ненормальным. Он вошел, не постучав, в гардеробную, где она как раз примеряла присланное Милочкой платье. Оно удивительным образом преобразило Лизу: сделало чуть старше и величественней и бросало на лицо — или на душу — особый отсвет. Хотелось не втягивать голову в плечи, на чем она себя в последнее время ловила, а, наоборот, подняв подбородок, смотреть на других сверху вниз, даже если они выше на голову.
Станислав глянул на платье мельком, словно его одолевали мысли куда значительней, чем какое-то платье, да и сама Лиза. И смотрел при этом в глубь себя, но помнил при том, что воспитанным людям надобно поддерживать разговор с женщиной. Тем более с женой…
— Разбираешь вещи? — поинтересовался Станислав, усаживаясь в кресло, рядом с которым на банкетке она неосмотрительно оставила недочитанное письмо; муж тотчас протянул к нему руку. — Чей-то эпистолярный экзерсис. Пришел с сегодняшней почтой?
— Письмо адресовано мне, — сухо заметила Лиза.
— Разве между нами могут быть тайны, дорогая? — укоризненно заметил он.
— Могут! Например, для меня тайна, где ты провел прошлую ночь?
— Какие пустяки! Если бы ты меня спросила, я бы тебе сразу ответил: был в гостях у Евы Шиманской.
Представляешь, у бедняжки горе: ее дочь, которую она оставила в одном итальянском монастыре, умерла от холеры. Такая жалость! В тех краях как раз случилась эпидемия.
— Но разве она не была также и твоей дочерью?
— Ева говорила, что это так, — кивнул он. — Тебе, кстати, очень идет это платье. На его фоне твои глаза — как два изумруда… Обещай, что выполнишь мою просьбу.
— Но как я могу обещать заранее? — не согласилась Лиза. — А вдруг я не смогу ее выполнить?
— Ты слишком независима, урожденная Астахова.
Другая на твоем месте больше доверяла бы своему супругу… Не снимай платье, я сейчас приду!
Она стояла перед зеркалом, не зная, что и думать.
Письмо, как бы по рассеянности, Станислав положил в свой карман. Лиза может так и не узнать, о чем написала ей Милочка, ведь оно состояло из нескольких страниц. Мелькнула мысль: «Сейчас возьмет и уйдет куда-нибудь, а я буду стоять здесь, как памятник…» Но почти тут же она услышала шаги возвращающегося мужа.
Он протянул Лизе не что иное, как диадему — даже на первый взгляд такую дорогую, что Лиза не решалась протянуть к ней руку. Но и хороша она была несказанно. По тонкой вязи платинового узора были рассыпаны бриллианты, к центру диадемы все увеличивающиеся в размерах. В середине этого диковинного украшения светился рубин размером с лесной орех.
— Эта диадема стоит половины Кракова! — вырвалось у Лизы.
— Она — дорогая, — кивнул Станислав, опять усаживаясь в кресло. — Надень, я хочу посмотреть, к лицу ли она тебе?
Лиза послушно надела и повернулась к зеркалу.
Теперь, с диадемой, она и вовсе выглядела королевой.
— Мы пойдем на день рождения Теодора? — осторожно спросила она, встречая взгляд мужа в зеркале.
— Он ведь пригласил нас? Я уже купил подарок, — медленно проговорил Станислав. — Оставил его в гостиной. Пойдем к ужину, ты сможешь посмотреть… Однако диадема все же очень тебе к лицу.
Лиза мучительно подыскивала слова, чтобы обратиться к нему с очередной фразой, потому что он мог усмотреть в них что угодно: и непочтение, и намек, и обиду, а ей так не хотелось нарушать это хрупкое согласие.
— Станислав, — сказала она, — это письмо от моей петербургской подруги, я не успела его прочесть.
