Лиза более ничему не удивлялась: ни перепадам настроения супруга, ни его вспышкам ревности или нежности. Отчего-то вдруг ей стало неинтересно пытаться пробудить в Станиславе какие-то добрые чувства. Она ждала только одного: возможности скрыться с его глаз. И пусть похоронить себя в глуши, но уже одно грядущее освобождение от злой воли мужа, одно предвкушение этого наполняло Лизу блаженством.
А еще в глубине души она расстраивалась от того, что в их замке перестал появляться Теодор Янкович.
Она часто думала о его семье, добродушной и веселой, о теплых отношениях между его родителями и плакала от обиды: какая злая сила лишила ее настоящего и будущего семейного счастья?!
Справиться о Теодоре ей было не у кого. То есть заговорить с мужем о его друге она бы не осмелилась и так бы и жила в неведении, если бы Василиса в одну из своих поездок в Краков не завезла Янковичам очередную цветочную корзину — с орхидеями — и не привезла в подарок Лизе какой-то необычайный тропический цветок. Папа Ежи, как известно, разводил лишь растения уникальные, до рядовых цветов вроде роз и тюльпанов он не опускался!
Новости, привезенные экономкой, были печальными. Теодор и вправду уехал из дома сразу после своих именин, а куда — никто не знал. Он недаром пытался рассказать об этом Лизе и, наверное, рассказал бы, если бы им не помешал Станислав.
Лиза недоумевала: он так ревностно оберегал ее от других мужчин, чтобы тут же оставить ради других женщин. Совсем в духе пьесы Лопе де Вега «Собака на сене».
А Василиса рассказывала о Теодоре следующее:
— Отец с матерью не знают, что и думать, а прислуга шепчется, что арестовали молодого Янковича австрийские власти как члена польского общества «Молодых патриотов имени Тадеуша Костюшко».
Члены этого общества пытались поднять в Кракове восстание, требовали вернуть городу статус вольного города…
— Если бы это было правдой, — подумав, заметила Лиза, — власти, наверное, сообщили бы его родным.
— А прислуга считает, что молодые патриоты использовали при аресте чужие имена, чтобы их родственники не пострадали.
Лизе дозволялось лишь молча страдать от того, что она ничем не может помочь Теодору. Будь она свободной — и, конечно, не в тягости! — она бы непременно поехала в Краков, занялась розысками Теодора и обязательно добилась бы успеха. Ей было странно, что Жозефина Янкович так не считает, а, по словам Василисы, лишь сидит в своем поместье да льет слезы по пропавшему сыну…
Даже приятные известия Станислав приносил так, будто хотел непременно сбить Лизу с толку или обрушить на ее бедную голову, как некий груз. Тянул до последнего и в один из дней конца сентября, когда супруги впервые за много дней завтракали вместе, вдруг сказал, что если сегодня он не будет занят, то, пожалуй, повезет ее на Змеиную пустошь, чтобы она посмотрела выстроенный дом.
При этом он не преминул ее задеть:
— Ты захотела построить дом в таком месте! Одно название чего стоит! Чтобы не испугаться, поистине надо знаться с нечистой силой.
Лиза была научена горьким опытом — еще месяц назад супруг говорил ей о том, что строительство дома завершено и он повезет ее туда, но так и не собрался. То ли он забыл о своем обещании, то ли хотел, чтобы она опять его попросила. Но поскольку Лиза решила ни о чем мужу не напоминать, то и теперь не особенно ждала, что поездка состоится, однако Станислава мог понять лишь сам Станислав. После обеда он приехал и коротко бросил:
— Я жду тебя в карете.
Она успела лишь на всякий случай прихватить с собой теплый платок.
Еще раз будущей переселенке пришлось убедиться в том, что дорогу к ее месту уединения постороннему отыскать будет нелегко. Нынче можно было найти ее по колее, которую проложили телеги с камнем и прочими строительными материалами. Но с наступлением осенних дождей и снегов все следы исчезнут…
Наверное, Станислав думал о том же, потому что спросил жену:
— Признайся, ты не передумала?
— А ты? — спросила она.
— Разве я тебе предложил это глупое отшельничество? — не поняв ее вопроса, удивился он.
— Я спрашиваю тебя о другом: ты не передумал делать себя, а заодно и меня несчастным? Не хочешь ли ты попробовать стать счастливым мужем и отцом?
Станислав, до того придвинувшийся к Лизе почти вплотную, при ее словах отодвинулся и небрежно закинул ногу на ногу.
— Каждый должен нести свой крест, — сухо сказал он, — бог рассудил так, что я недостоин счастья.
— Бог? — изумилась она. — Да разве не ты сам делаешь все для того, чтобы испортить себе жизнь?! Ладно, ты приговорил к этому кресту себя. Но я в чем провинилась?
— Ты происходишь из рода, который служил и служит дьяволу. Прежде чем решиться похитить тебя из-под венца, я разузнал о тебе все, что можно: своим колдовством ты свела в могилу двоих мужчин, которые добивались твоей руки. Причем двое — это те, о ком знают все. Жертвы юной Лизы. А сколько загубленных душ на совести твоего папочки? Ты не знаешь, что, отправляя Юзека в Петербург, я написал князю Астахову письмо, в котором просил его сиятельство никогда не переступать границ моего владения. Я перехватывал все письма его к тебе, а также твои к нему, кроме того, единственного, с просьбой прислать твой гардероб и деньги…
— Боже мой, — прошептала Лиза, — неужели это мне не снится?
— Напрасно ты обращаешься к владыке нашему, — усмехнулся он. — Князь Тьмы — вот кто твой отец.
— А как же ты сам не побоялся жениться на мне?
Лиза решила попробовать зайти с другой стороны. Она все еще не могла поверить в то, что Станислав говорит серьезно.
— Я выбрал для себя такое искупление. Не побоялся предстать перед своим братом предателем и негодяем — он так до смерти и не узнает, что я спас его бессмертную душу.
— Поэтому ты чуть не убил его на дуэли?
— Я не собирался убивать Петра, а нарочно ранил его, чтобы он подольше приходил в себя, а придя, и думать забыл о тебе.
— Бедный Петруша! — огорченно проговорила Лиза.
— Теперь уже не бедный. Он выздоровел и скоро, думаю, женится на хорошей девушке…
— Я не совсем поняла: ты женился на мне для того, чтобы спасти Жемчужникова?
— И для этого тоже.
— Тоже? Есть еще причина?
— Есть. Сделать невыносимой твою жизнь. Я знал, что, женившись на хорошей, чистой девушке, я не смогу дать ей счастья. Это было бы еще одним грехом в моей многогрешной жизни. В то время как, женившись на тебе, я лишь сделал доброе дело. Я стал твоим инквизитором. Вместо обычного костра я медленно прожариваю тебя на костре ненависти. Ну и каковы твои ощущения, милая ведьма?
Лиза посмотрела в глаза Станислава, надеясь уловить в них тень насмешки, шутки, розыгрыша, но прочла лишь непоколебимую убежденность.
— А как объяснить твое отношение к Еве?
— Еву с тобой не сравнить, моя дорогая женушка!
Она всего лишь одержима бесом сладострастия.
В Италии и Франции такие женщины становились куртизанками. В Польше они прикидываются добродетельными девицами, и сами отцы-шляхтичи, чтобы скрыть дочерний грех, отвозят их в монастыри, где они могут рожать байстрюков вдали от людских глаз. А потом эти матери, которые бросают своих детей и никогда больше о них не вспоминают, как ни в чем не бывало появляются в свете и во всеуслышание заявляют, что они лечили на водах свои мигрени…
