раненный в сражении и небрежно попирающий ногами груду так любовно собираемых ханум разноцветных подушек. И в кольце его могучих рук лежала девка из желтой юрты Заира, которая прежде не осмелилась бы и близко подойти к юрте ханум.
— Вижу, наш раненый джигит силу набрал! — проговорил Аваджи, усаживаясь рядом с Асланом на место, с которого поспешно вскочила Заира.
Молодая женщина не перед сотником суетилась, а метнулась к Анастасии, чтобы принять из её рук маленького Владимира.
— Расскажи крестной мамочке, как живется маленькому Владимиру? заворковала она. — Опять мамка связала тебя, точно полено какое!
Этот вопрос был одним из немногих, в чем молодые женщины никак не могли прийти к согласию. Анастасия, чьи предки туго пеленали младенцев, поступала так же, Заира же считала, что связанные младенцы медленнее растут.
— Вот роди своего ребенка, тогда и вовсе не заворачивай! — горячилась Анастасия.
— И рожу! — кричала Заира. — Тогда увидишь, как мой сын твоего перерастет!..
Две головы — темноволосая и русая — склонились над ребенком. Коса Заиры, в которую она теперь заплетала волосы упала, на грудь, а выбившиеся пряди живописно обрамляли её тонкое худое личико.
— Странно, раньше я не замечал, что Заира — красива, — проговорил Аваджи и, поймав хмурый взгляд Аслана, стал его успокаивать. — Ты же не думаешь, что я недостаточно люблю свою жену и смотрю с вожделением на других женщин? После того, что Заира сделала для Аны и сына, она для меня ближе родной сестры!
Аслан потупился.
— Прости, брат, но это моя болезнь. Я все время жду, что кто-то начнет поминать желтую юрту, из которой моя девочка вырвалась только благодаря тебе и твоей жене. Я смотрю волком даже на своих нукеров — не сорвется ли у них нехорошее слово о Заире? Убью на месте любого!.. Если бы тогда я убил Тури-хана…
— То сейчас ни тебя в живых бы не было, ни Заиры, — докончил за товарища Аваджи и крепко сжал его здоровое плечо. — Не терзай себя попусту!
— Но ты же не все знаешь! Никто не знает! Я просил у хана в жены Заиру, а он не только отказал мне, но и направил её в ту самую желтую юрту. Да ещё посмеялся надо мной!.. Как я не умер от стыда?!
— Видно, девушка слишком сильно обидела светлейшего, иначе он не отказал бы своему лучшему нукеру.
— Обидела? Чем она могла его обидеть? Хан отдал мне Заиру девственницей.
— Что?!
Для Аваджи слова товарища прозвучали как гром среди ясного неба. Он сам достаточно долго служил хану, чтобы несказанно удивиться его рассказу. Неужели такой сильный, такой большой джигит настолько наивен? Не понять очевидного! Тури-хан никогда бы просто не выпустил из своих рук девушку, не склонив её на ложе. Для этого должно было случиться что-то особое, непредвиденное… Видно, и Заира не придала этому большого значения, иначе непременно рассказала бы о том Аслану…
Он по-новому взглянул на молодую женщину и подивился. Не ей, себе. Выходит, он всегда был занят только собой, своими переживаниями, своими бедами… Если бы не Ана, он так и не научился бы видеть настоящую жизнь. Ту, какая более другого заслуживала описания в самых мудрых книгах!
А ведь он чуть было не вытолкнул Заиру из их жизни, опасаясь, что своими рассказами она дурно повлияет на его жену.
— Я оказался трусом, — между тем продолжал рассказывать ему Аслан, как и Аваджи, любуясь новым обликом своей возлюбленной. — Ты ведь сумел добиться Аны.
— Мне тоже особо гордиться нечем, — признался Аваджи. — Приврал, чтобы не насторожить светлейшего, вот и вся заслуга. А что касается трусости… Мы привыкли подчиняться богатым и знатным, шаманам, которые с детства внушал нам, что власть хана дарована ему свыше… Значит, когда хан пожелает нашу жену, мы успокоим себя, что так угодно богам. А как иначе после мы могли бы чувствовать себя мужчинами?
— Зато мы — мужчины, когда рискуем своей жизнью воюя за интересы хана!
— Или насилуя пленниц, — шепнул Аваджи.
— Ты мне нравишься, юз-баши, — проговорил Аслан, — и речи твои находят отклик в моем сердце, так долго страдавшем от одиночества… Жена, где моя арза? (Арза — монгольский хмельной напиток из молока.) Разве я вчера все выпил?
— Сейчас подам, о вместилище пороков! — подмигнув Анастасии, отозвалась Заира, в то время как плещущий в её черных глазах огонь говорил совсем о другом чувстве.
— Вы поженились? — удивилась Анастасия, помогая подруге расстилать на ковре скатерть.
— Еще нет, — сверкнула та белозубой улыбкой, — но Аслану нравится меня так называть. Тем более, что, кажется, завтра Тури-хан обещал соединить нас. Лишь бы хитрый лис в последний момент не передумал!
— Похоже, ты не очень любишь светлейшего?
— Чтоб он сдох! — в сердцах вымолвила Заира и совсем по-мужски сплюнула.
'Я не удивлюсь, — подумала Анастасия, — если хозяйство Тури-хана опять пострадает от какого- нибудь набега. И как бы на этот раз удавка не захлестнула шею его самого!'
Глава двадцать седьмая. Когда на земле жить опасно
Начало осени. Нынче самая благодатная пора у холмчан, ибо трехлетняя засуха ушла в прошлое, а урожай на полях радует глаз.
Летняя жара уже не донимает, а солнце льет с неба ровный, мягкий свет.
Наступление щедрой осени не радовало одного Лозу. 'Не успеешь оглянуться, — думал он, — зарядят дожди, застопорится дело…' А дело это увлекло его так, что в отдельные дни он себя забывал!
Головач его успокаивал:
— Дожди нам нонче не помеха.
Успели они многое — снаружи уже работ не осталось, все внизу, под землей. Почитай, под одним из холмов целое селение вырыли. Лоза и не ожидал от своих смердов такой горячей поддержки.
Еще лето стояло на дворе, как он бросил клич: от каждого дома выделить по мужику и всем собраться в дворянских хоромах.
Разместились за длинным столом. Прозора распорядилась, чтобы поставили медовуху, поросенка, в печке зажаренного, яблочков моченых, грибков показала селянам свое уважение.
Мужики ни есть, ни пить не спешили. Выжидали, что объяснят, для чего их позвали? Не то чтобы новому хозяину Холмов не доверяли, а по привычке не торопились. Мол, поесть-попить успеем, а пока послушаем да подумаем…
Однако, лишь Лоза заговорил о «мунгалах», мужики зашевелились.
— Неужто, батюшка, опять полезут?
— Ходят слухи, — уклончиво ответил тот; а в самом деле, никто ему ничего этакого не говорил. Тогда почему мысли о нашествии нехристей не дают Лозе спокойно спать по ночам?
Однако селяне его беспокойство сразу поняли. Из-за стола встали, в пояс поклонились.
— Спасибо, отец родимый, что об нас думаешь!
Княжеский дворянин поведал вкратце о своих думах и спросил:
— Не побоитесь под землею жить?
— Эх, батюшка, не помрешь, так и не похоронят! На всякую беду страха не напасешься!
— А главное, сами молчите и другим накажите: никому чужому — ни слова!
Мужики зашумели.
— Языки за зубами удержим! И бабы наши — себе не враги. Небось, каждой свое дитя оборонить хочется.
