Глава сорок шестая. Военные хитрости
Странная процессия приближалась к Лебедяни. Сидевший на белом коне, сам весь в черном, впереди ехал человек, похожий на кого угодно: на норманна, на викинга, но только не на одного из монгольских воинов, которые его сопровождали.
Когда воины подъехали к городу на расстояние полета стрелы, странный всадник вытащил большой белый платок и теперь размахивал им, предупреждая: едут послы.
Однако русские ворота открывать не спешили, потому всадникам пришлось остановиться перед рвом и осуществлять переговоры, крича во всю глотку.
— Варвары! — презрительно проговорил Литвин, понизив голос. — Они даже не знают, что такое страна, управляемая одним королем. Здесь каждый защищает свой огород, вместо того чтобы объединяться!
— Мы хотим говорить с князем Всеволодом! — крикнул он.
А в это время князь, стоя за выступом стены, возбужденно переговаривался с воеводой Астахом. Посольство монголов прибыло так вовремя! Его как раз можно было использовать в задумке воеводы: вызвать монголов на бой, подраться, а когда они побегут, для виду кинуться следом, уводя их от стен города.
— Все надо будет делать быстро, — напутствовал Астах. — Эти желтолицые собаки сами любят заманивать в засаду. Биться один на один они обычно не хотят. С собой надо взять самых выдержанных, чтобы погоней не увлеклись и от стен города не ушли далеко. В это время оставшиеся в городе дружинники смогут спокойно поджечь деревья, которыми уже переполнен ров. Вон, нехристи подтащили ближе свои тараны…
— А дозволь, княже, судьбу испытать, да пороки эти поджечь, — не выдержав, вмешался в разговор Глина.
— Поджечь стенобитные орудия? — оборотился к нему Всеволод. — Погляди, у каждого из них — по десятку басурман!
— Мы выедем из города вместе с тобой, — рассказал свою задумку Глина, — а когда вы станете сражаться с мунгалами, быстро повернем и помчимся к орудиям. Главное, факелы приготовить так, чтобы их немедленно зажечь… Людей мне много не понадобится: трое лучников — дорогу нам прокладывать, ещё двое повезут сосуды с горючей водой, а двое — орудия поджигать станут. Ну, и кого побойчей мне на подмогу дашь — пусть рубит нехристей, которые мешать нам попытаются.
— И мне дозволь, батюшка князь, Глине помочь!
Любомир. Всеволод глянул в его умоляющие глаза. Не дай бог, с парнем что случится, вся астаховская родня взбунтуется. Скажут, в отместку Настасьиного брата на смерть послал. Хорошо, хоть его отец рядом…
— Погодь! — махнул ему, ибо как раз в это время этот самый то ли рыцарь, то ли какой другой перебежчик стал звать его для разговора.
— Я — князь Всеволод.
— Ты узнаешь меня, княже?
— Литвин! — вглядевшись, крикнул Всеволод. — Убийца и лазутчик рыцарский!
— Вчера рыцарский, сегодня, вишь, монгольский.
— Нашел чем хвастаться! — нахмурился князь. — Без корня и полынь не растет, а тебе, значит, хоть в Орде, да в добре? Где ни жить, лишь бы сыту быть?
Настала очередь раздражаться Литвину, ибо разговор сворачивал совсем не в ту сторону, в какую ему хотелось.
— Когда мы возьмем ваш вшивый городишко, — пробормотал он злобно, — я сам вырву твой язык и скормлю его собакам!
Но для ушей князя он прокричал совсем другое:
— Не вы ли, русские, говорите: на что с тем дружиться, кто охоч браниться!
— Ты прав: чем ругаться, лучше собраться да подраться! Говори, что тебе надо, а то — езжай подобру-поздорову. Недосуг мне!
— Что ж это за дело — сидеть за высокой стеной? Ты в чистом поле удаль покажи.
— Никак ты меня на бой вызываешь? — развеселился Всеволод.
— Не я, а вот этот монгольский джигит! — Литвин положил руку на плечо одного из своих сопровождающих. — Он зовет тебя в поле сражаться.
— Не поддавайся, князь-батюшка, — сквозь зубы проговорил ему Астах. Ловушка это.
— Как я могу вызов не принять? — поджал губы Всеволод. — Гляди-ка, их совсем немного, а джигит ихний вовсе богатырем не смотрится!
А пока они так переговаривались, черный рыцарь все мял в руках белый плат, все складывал его так да этак, но никто не придал этому значения.
— Я согласен! — крикнул Всеволод.
По губам Литвина скользнула торжествующая улыбка.
Когда монгольские всадники подъехали ко рву, Анастасия была внизу с боярыней Милонегой и… княгиней Ингрид — женщины прикидывали, на сколько дней осады хватит запаса продуктов в городе?
— Дружинники и вои, — говорила им Милонега, — костьми лягут, чтобы нехристя в город не допустить, а мы должны позаботиться, чтобы наши отцы, мужья и братья не голодали…
Напрасно старался князь оградить Ингрид от слухов, а тем более от встречи с Анастасией: чему бывать, того не миновать!
О том, что в Лебедянь вернулась первая жена князя, Ингрид узнала в тот же день, то есть раньше самого Всеволода.
После гибели Свенки у неё в услужении была холопка по прозвищу Лукавка. Девка огненная, на ногу быстрая. С людьми она сходилась легко и могла в момент разговорить самого неразговорчивого.
Она и примчалась к госпоже заполошная, как только ей рассказали про верблюда, на котором в город приехала дочка Астаха с двумя малолетними детьми.
Ингрид сразу поняла, о ком речь. Она подозревала, что Всеволод первую жену не забыл и тут же начнет искать с нею встречи.
Но что она могла поделать? Как этому помешать? Выслушав холопку, Ингрид приняла равнодушный вид и лишь спросила:
— Красивая она?
Хоть Лукавка и казалась порой глуповатой, на самом деле княгиню она жалела и её напускное равнодушие поняла. И сделала вид, что ему поверила.
— Ничуточки она не красива! Настька эта и ране белокожей не была, а ноне в степи своей почернела, точно арапка! Одни глаза на лице!
Сегодня, украдкой разглядывая Анастасию, княгиня убедилась: Лукавка таки слукавила! Несомненно, та, что недавно владела сердцем князя, красива.
Полноте, да прошло ли у него это? Ингрид сама же себе и ответила:
— Прошло!
Ибо она понесла. И Всеволод рад этому безмерно, и дом бывшей жены он более не посещает — о том, что он у Астахов был, Ингрид тоже узнала. Только его это воля или Анастасии? С горечью подумала, что, наверное, ее!
Но почувствовала к своей сопернице благодарность. Она не стала требовать своего — разве и её с Всеволодом не венчала церковь? Разве не могли бы признать его брак с Ингрид неправым?!
Но не время было женщинам, у одной из которых в руках нити власти, а у другой — уважение и вера в её счастливую судьбу, ссориться между собой.
Чего-то они друг в друге поняли, эти две княжеские жены, и если не стали подругами, то смогли относиться друг к другу достойно.
А наверху, на стене, князь Всеволод разглядывал того, кто, по словам Литвина, хотел сразиться с ним в чистом поле.
