— Квас, батюшка князь.
— Квас. Неплохо, — князь говорил спокойно, но те, кто его хорошо знал, понимали: Всеволод еле сдерживает гнев. — Посмотри, Лоза, на этих защитничков! Приходи и бери их голыми руками! Почему в караульне посторонние?! Кряж, ты знаешь этого человека?
Старшина дружинников помялся, но ответил:
— Дак он же говорит — холоп боярыни Милонеги.
— А ты сам его знаешь?
— Кто на холопов внимание обращает? Всех запоминать, а воевать когда?
Всеволод по-волчьи оскалился, сжимая рукоятку меча.
— Чужой человек — вы даже не уверены, холоп ли это — входит в караульню, как к себе домой! И всего-то прихватив с собой корзину с пирожками… Кряж!
Тот уже понял, что гнев князя вырос не на пустом месте, не медля подскочил к нему.
— Обыщи-ка этого… разносчика!
Холоп невольно сделал шаг назад и тут же уперся в широкую грудь незаметно пододвинувшегося к нему сзади Лозы. Тот подмигнул князю, и они с двух сторон так плотно прижали к бокам руки Скрыни, что, задумай он шевельнуться, его скрутили бы в момент.
Кряж ловко обыскал смертельно бледного холопа. Под широкими портами Скрыни, у бедра, незаметный при ходьбе, висел плоский обоюдоострый кинжал.
— Видал? — князь по-мальчишески ткнул в бок бывшего воспитателя. Голова — это тебе не кочан капусты, ею думать надо!.. А я уж боялся, из моих людей кто на худое решился.
— Батюшка князь! — возмущенно выкрикнул Кряж.
— Каюсь, старшина, каюсь! И мне таковые мысли дорого дались, а оно вон что…
— Шибко-то руками не размахивай! — вполголоса буркнул Всеволоду Лоза. — Сей кинжал, мнится мне, ещё не все.
— Он на себе ещё что-то прячет?
— На нем более ничего нет, — обиженно заметил Кряж. — Хоть всю одежонку скиньте!
— О чем ты подумал, разъясни нам, конюший, — привычно обратился князь.
— Сам помысли — не собирался же он одним кинжалом всех твоих дозорных убрать.
— Квас! — от волнения высоким голосом выкрикнул мечник Сметюха.
— Вы просили у Милонеги кваса? — спросил у дружинников Всеволод.
— Не просили, — ответил за всех Глина. — Дозволь мне, князь, слово молвить. Коли помнишь, у меня прежде такая работа была — за холопами следить. У боярыни Милонеги частенько в усадьбе бывал, а сего холопа не припомню. Уж такого-то молодца я бы заметил.
— Так чей же ты будешь? — нарочито ласково спросил князь.
— Боярина Чернеги.
Всеволод изумленно причмокнул: ну и ну! Лебедянская молва доносила до него слухи, что Чернега мечтает быть в Лебедяни посадником. И баял, мол, что такому маленькому городу, как Лебедянь, князь не надобен.
Прежде князь над слухами смеялся, а теперь призадумался, так ли уж они нелепы? Одного не мог Всеволод понять: мечты мечтами, но чтобы обращаться за помощью к монголам! Истово любящий родную землю, преданный ей, князь Всеволод и помыслить не мог, чтобы боярин из хорошего древнего рода мог на такое богопротивное дело решиться!
— А из чего у тебя, Скрыня, квас? — из-за плеча князя поинтересовался Лоза.
— Из хмеля, боярин, да горстки винограда сушеного, да маленько имбиря — повариха завсегда кладет…
— Видать, вкусный квас?
— Знатный! Лучшего на всей улице нет!
Зачем Скрыня расхваливал квас, он и сам не знал. Видно, со страху. Холоп не видел, чтобы боярин в него что добавлял, но по тому, как тот сказал: 'Сам кружку преподносить будешь. Каждому дозорному!' — холоп ощутил страх.
— Раз ты его нахваливаешь, — продолжал говорить Лоза, — значит, первым и попробуешь… Подайте-ка холопу кружку!
Скрыня затравленно огляделся: ни одной пары глаз, глядевших на него с сочувствием! А ведь он всего лишь подневольный холоп. Выпьет — помрет, не выпьет — тоже пощады не жди.
Он поднес кружку к губам. Прощай, девка Веселка, которую боярин пообещал отдать за него… за верную службу. Куда уж вернее: на душегубство решился. Вот бог его и наказывает… В жизни Скрыня без толку и букашки малой не обидел, да разве с боярином поспоришь? Холоп залпом выпил кружку.
И князь, и Лоза невольно отодвинулись от него, будто Скрыня мог извергнуть на них отраву подобно дракону огнедышащему, что пламенем плюется. Кряж тоже отошел подальше. Дружинники поднялись из-за стола.
Но ничего не происходило. Только Скрыня слабость в ногах почувствовал. От страха, что ли? Он уселся прямо на пол.
— Слава тебе, господи! — князь перекрестился. — Чернега! Кого подозревали? Еще его дед служил моему деду…
Всеволод протянул руку к жбану, но Лоза резко ударил его по руке, так что сосуд упал на пол и разбился. Оба невольно проследили за расползающейся лужей и наткнулись взглядом на Скрыню, временно забытого. Он уже не дышал.
— Опять ты спас мне жизнь, Лоза! — судорожно глотнув, проговорил Всеволод.
— Живи, сынок, на радость нам, — дрогнувшим голосом проговорил тот. Он хотел ещё что-то сказать, но в помещение караульной ворвался отрок, посланный дозорным у ворот, и закричал:
— Мунгалы, батюшка князь, мунгалы!
— Ворота! — страшным голосом завопил Всеволод. — Кто-то открыл ворота?!
— Нет, — испуганно отстранился отрок, впервые видевший князя в таком страхе. — Ползут по полю. Ох и много же их!
В мгновение ока дружинники стояли одетые и опоясанные мечами.
— По ночам они редко нападают, — пробурчал себе под нос Кряж.
— Лучников на стены! — распорядился князь. — А этого…
Носком сапога он брезгливо коснулся мертвеца.
— Этого повесить за ноги на ворота. И факелами осветить. А ты, Кряж, он остановил торопящегося с другими старшину, — возьми ребят, сколько надо, и иди к дому Чернеги. Доставь мне его живого или мертвого!
Всеволод вместе со всеми поднялся на стену. Луны не было, и пока его глаза не привыкли к темноте, он не мог понять, что такое углядели на поле его дозорные?
Но теперь видел и он. Огромное множество черных кочек медленно двигалось к городу. Ближе ко рву они сливались в одну темную подвижную кучу и ползли в сторону ворот.
Но вот безликая масса ожила. Монголы стали подниматься на ноги, испуская крики разочарования. Князь понял: дружинники вывесили на воротах труп Скрыни. Конечно, враги не знали презренного холопа, но сумели догадаться, что никто ворота им открывать не собирается.
Глядя на беснующееся по другую сторону ворот неисчислимое войско, Всеволод внутренне содрогался, но в одном был уверен: крепость продержится долго. Сколько? Он ответить не мог, но знал твердо: если городу суждено погибнуть, князь погибнет вместе с ним!
Глава пятьдесят первая. Посланница урусских мангусов
Джурмагун сидел в своем шатре один, переживая очередную неудачу, но на этот раз без прежней озлобленности и ненужного гнева. Древние мудрецы говорили, что у настоящего полководца голова должна быть холодной.
