— Это уж как начальству будет угодно! — буркнул другой. — Однако вдове траур идет!
Дмитрий не повернул головы на их голоса, но внимательно посмотрел на скорбящую женщину. Действительно, её кожа, несмотря на бледность, имела какой-то розовый оттенок, точно подсвеченная изнутри, глаза, омытые слезами, как два зеленых изумруда горели на её лице. Она была воплощением самого красивого горя, какое прежде видел.
А ведь действительно, он её прежде видел! Выходит, Флинт вместо того чтобы везти девицу в Стамбул, просто взял да и женился на ней? Однако как расцвела эта худышка! Или он, ослепленный Катериной, не увидел в ней будущей красоты?!
К поезду, увозившему жену, Дмитрий еле успел. Он получил на работе разрешение её проводить, но заскочил на полчаса на кладбище, и теперь некогда даже рассказать Катерине о своих впечатлениях.
Пашка воспользовался моментом и сразу влез к отцу на руки, так что приходилось ему разговаривать с женой наспех, удерживая вертящегося во все стороны сына. Катерина попрощалась с Евдокией Петровной, расцеловалась с Первенцевым, и уже проводник торопил их привычным: 'Поезд отправляется! Поезд отправляется!' Сказать? Не сказать? Наконец он решился:
— Катюша, а ведь я нашел твою подругу Ольгу. Жива-здорова. Правда, не очень счастлива.
— Почему? — не поняла Катерина.
— Как раз сегодня она хоронила своего мужа.
— Ты сказал ей обо мне?
— Я даже не подошел. Думаю, ей пока не до нас… Кстати, теперь её звать Наташа, а не Ольга!
— А… я знаю, — кивнула Катерина.
— Ничего ты не знаешь, — покачал головой Дмитрий. — Сегодня хоронили Флинта, а твоя Ольга- Наташа… была его женой!
ГЛАВА 23
Наталья Романова ощущала себя так, как будто внутри неё все разом разладилось. Сердце билось учащенно, а руки, ноги, голова работали в замедленном темпе. Она напоминала собой механизм, у которого кончался завод: вопросы, ей задаваемые, она либо вовсе не слышала, либо для получения ответа их приходилось повторять неоднократно.
Третий день она не ходила в цирк, почти ничего не ела. Ее взгляд не оживлялся даже при взгляде на дочь, или вдруг в нем сверкала такая безумная искра, что Олина няня Аврора торопилась увести ребенка прочь.
Анечка Труцци было забежала её проведать, рассказать о делах товарищей, о том, что Эмма скучает и почти ничего не ест, но Наталья лишь невпопад бормотала: 'Да-да…'
Подруга ушла ни с чем, а на другой день Наташу навестил… Станислав Закревский, которого друзья выбрали руководителем аттракциона 'Амазонки революции'. Романова меньше всего ожидала увидеть его в своей квартире. Никогда прежде он у них не бывал, вне цирка они не виделись, и вдруг!.. Но лишь на мгновение в глазах молодой вдовы зажглось удивление, и опять взор её потух.
— Садитесь, — она подняла руку, указывая на кресло. — У вас ко мне дело?
— Я вам принес кое-что, — Станислав вытащил из кармана маленький пузырек с каким-то лекарством.
— Это настойка вашей бабушки? — равнодушно проговорила Наташа. — Но я ничем не больна.
— Это яд. Берите, не сомневайтесь! Действует моментально: несколько секунд, и все!
— Я ничего такого ни у кого не просила.
— Не просили, но Анечка рассказывала, что вы не хотите жить, вот я и решил помочь…
Закревский намеренно говорил ей 'вы', хотя с самого начала работы над аттракционом они перешли на 'ты'. Сейчас перед Станиславом была не прежняя улыбчивая, открытая Наташа, а чужая холодно- отстраненная женщина. Откуда взялась в ней эта граничащая с пренебрежением отстраненность? Неужели сейчас она — настоящая? Но тут же он прогнал прочь нелепую мысль. Горе! Вот что изменило её. Не в таком ли состоянии люди уходят в монастырь или кончают жизнь самоубийством? Ее надо было разозлить, вывести из апатии, заставить открыть глаза!
'Он смеется надо мной! — думала Наташа. — Они думают, я должна забыть Сашу, лишь только его гроб засыпали землей! Почему меня не оставят в покое? И эта глупая выдумка с ядом. Наверняка это какая- нибудь настойка от простуды'.
— Вы можете попробовать, — предложил он, угадывая её мысли. — Ведь все равно терять вам нечего!
— Как нечего? — вяло осведомилась она. — А моя дочь, Оля?!
— Неужели вы ещё помните о ней? А мне показалось, будто она осталась круглой сиротой — и без отца, и без матери!
— Но откуда вы…
— Видел вчера на прогулке с няней. Такой маленький одинокий человечек… А посмотрели бы вы на Эмму! Обезьяна будто чувствует, что её бросили — она опять слегла!.. Да и мы… приходим на репетицию, а толку никакого нет… Я сам не так давно пережил тяжелую утрату, от которой, думал, не оправлюсь, но рассудил: или уходи из жизни, или живи как другие. Что проку от людей, размахивающих своим горем, точно флагом? Помните, что говорил Гамлет? 'Уж лучше дать себе расчет простым кинжалом!'
— Но мне нужно время, чтобы прийти в себя, — слабо запротестовала Наташа.
— У нас его нет, — жестко проговорил он и некоторое время спустя спросил: — Так забирать пузырек или оставить?
— Забирай, — грустно улыбнулась она, — неужели мы все — лишь дети долга?
— Древние говорили: 'Живым — живое', не потому что были чересчур жестокими, а потому что понимали: жизнь коротка, и если бог иной раз забирает к себе наших близких, то вовсе не для того, чтобы мы тут же последовали за ними… У каждого на земле свои обязанности.
— Спасибо тебе, — она поцеловала Станислава в щеку, а он вдруг засуетился и, торопясь проститься, напомнил:
— Манеж у нас завтра в десять.
Вечером, укладывая Оленьку спать, Наташа задержала её на руках, жадно вдыхая ни с чем не сравнимый теплый запах детского тельца. Дочка набегалась в парке, с размаху падая на кучи опавших листьев, и сейчас засыпала от усталости, даже не требуя обычной сказки.
— Ты уже вернулась, мамочка? — только сквозь сон пробормотала она.
— Откуда?
— Оттуда…
Наташа с тоской посмотрела на свое супружеское ложе, которое больше не согреет Сашино тело, и сердце её опять сжалось от боли. Как забыть об этом? Как не помнить, если каждая вещь в этой комнате ещё хранит следы его рук?
Но она понимала, что отныне память о любимом ей придется хранить глубоко внутри, ибо горе и плач по умершему отнимают у человека все силы и есть только выбор: посвятить себя или скорби, или жизни…
В эту ночь впервые Наталья Романова воспользовалась своими необычайными способностями не для того, чтобы дать выход энергии, а наоборот, чтобы направить её вовнутрь. И впервые — чтобы лечить не кого-то, а свою больную душу. Она расслабилась, представив себя на даче Астаховых под Кенигсбергом. Вот она лежит в гамаке, а сквозь ветви раскидистой старой груши пробиваются лучи теплого летнего солнца. Где-то внутри её, возле сердца, зажегся огонек, и от него во все стороны потекло живительное тепло. Согрелись холодные пальцы рук, запульсировала кровь на подошвах ног, вокруг всего тела, точно ореол, возник невидимый теплый контур, и из глаз потекли теплые чистые слезы. Будто под солнечными лучами таяла и истекала прочь сдавливающая сердце ледяная глыба. Она заснула с улыбкой на губах и наутро проснулась обновленной и спокойной…
Боже! Что сделалось с Эммой, когда она увидела подходившую к клетке Наташу! Обезьяна вскочила,
