Петербурга. Вернее, название есть, но не царское это дело — каждый ручей знать в лицо. Высокий противоположный берег служил неплохим уловителем пуль, а местность на несколько верст была оцеплена гвардейцами, в нарушение моих же уставов одетыми в теплые полушубки, подшитые кожей валенки да папахи наподобие казацких. Они и не противились новой форме — пар костей не ломит, а хоть и апрель начался, но погоды вполне зимние стоят.
Семеновцы с любопытством косились издалека на странное оружие в руках Кулибина, и видно было, как шевелятся губы, сопровождая подсчет количества выстрелов. И удивлялись. Да и я бы удивился, если бы не видел в своем будущем ружей с гораздо большей скорострельностью. До пулемета изделие Ивана Петровича, конечно, не дотягивало, но с трехлинейной винтовкой при определенном допущении сравнимо. Вот если бы еще сделать так, чтоб не приходилось закладывать заряды поодиночке… недостижимая мечта, притом для бумажного патрона. Ну не колокола же по примеру прадеда переливать? Он — на пушки, я — на гильзы…
— Так вы не ответили на вопрос, граф, — продолжал настаивать Аракчеев, тайком сморкаясь в широкий рукав. — Какое количество ружей нового образца способны поставить наши заводы? И заряды… потребность в них возрастет многократно, не так ли? Каким образом все это будет производиться?
— Если на то будет Высочайшее соизволение. — Кулибин делает паузу, и взгляды трех пар глаз скрещиваются на моей августейшей персоне. Слово-то какое гадкое, прости господи!
А чего опять я? Ужели свет клином сошелся?
— Дай-ка сюда! — Делаю вид, будто без самоличного испытания не то что ответов не будет, а и сам мир рухнет, провалившись в тартарары.
Ухватистая штука, особенно если, взявшись за ствол, хорошенько треснуть супротивника по башке прикладом. Штыка, по счастию, нет. А как стреляет? Отодвигаю руку Ростопчина, почтительно подающего патрон, и надеваю сумку с зарядами — если испытывать, то испытывать настоящим образом! Затвор тугой — он, как пояснял изобретатель, сжимает пружину ударной иголки и одновременно взводит курок. Ага, а куда тут совать? О, вроде разобрался… Приступим?
Мишени, представляющие собой обряженные в английские мундиры соломенные мешки на шестах, ровно в полутысяче шагов. Попаду? Пуля, во всяком случае, долетит. Забавно… Рассказывая вчера о ее устройстве, граф Иван Петрович вдруг засмущался, понизил голос до шепота, а само название вообще произнес на ухо. Посмеялись и утвердили новое наименование боеприпаса — «грибная шляпка». Солдаты потом все равно переиначат на старый лад, ну и пусть, зато в заграницах головы изрядно поломают, гадая, как сей частью организма можно выстрелить из ружья.
Ложусь прямо в снег, вызвав удивленные взгляды. Ну да, они же тут привыкли стоя стрелять… нет уж, на фиг надо. Прицел непривычный — мушка неизвестно для чего заключена в кольцо, а сам целик сделан вообще в виде короткой трубочки. Непривычно, но очень удобно. Навожу мишени в грудь… бля, а у спускового крючка совсем нет свободного хода… Выстрел! Нормальная отдача, чего жаловались? Только дымище… представляю, что будет при пальбе плутонгами. Хотя чего представлять — видел сам неоднократно. Ага, через подзорную трубу, когда мамаша наконец-то отпустила погеройствовать на войну со шведами. На безопасном расстоянии погеройствовать. Следующий патрон… выстрел… еще… Мешки в английских мундирах явственно вздрагивают при попадании, одному красномундирнику оторвало соломенную голову.
— Потрясающе, Ваше Императорское Величество! — По лицу Аракчеева видно, что не врет и искренне выказывает восхищение. — Три хороших стрелка смогут противостоять роте! Да куда там роте — десяток солдат пострашнее артиллерийской батареи будут.
— Ты уж, Алексей Андреевич, пушки-то в утиль не списывай, рано еще перековывать мечи на орала. А вот графу Ивану Петровичу укор. — Кулибин смотрит непонимающе и, пока я поднимаюсь, настораживается всем видом. — Почему порох без дыма не сделал, а?
— Но как же, Ваше Императорское Величество?
— Мне почем знать? Матушке моей бездымные фейерверки сотворил? Вот изволь и здесь потрудиться. Хочешь титул княжеский?
— А-а-а… — Механик от удивления чуть не подавился бородой. — А там не было пороха.
— Как так?
— Оптические иллюзии с кривыми зеркалами, линзами, разноцветными стеклами.
— Хреново, — заключил я, после чего последовало тягостное молчание, нарушенное все тем же Аракчеевым:
— А ежели нам стрелков редким строем поставить? Тогда и дым не помеха.
— А еще лучше — закопать!
— Живьем? — ахнули все трое.
— Конечно! Где вы видели умеющих стрелять покойников?
— Простите, Ваше Императорское Величество, — осторожно кашлянул Ростопчин. — Мы, наверное, неправильно поняли вашу мысль…
Чего они так смотрят, будто я чудище обло, озорно, огромно и стозевно? Ах вот что…
— Живодером-то не считайте, ироды! Закопать — сиречь посадить солдат в окопы, тем самым дав возможность стрелять лежа или с упором на бруствер, что увеличит точность огня и уменьшит потери от ответных выстрелов.
— Если они будут, ответные-то! — воскликнул Кулибин. — Какая удивительная забота о людях, Ваше Императорское Величество! Господь благоволит человеколюбцам!
Но граф Аракчеев был более циничен. Или практичен? Произведя в уме некоторые подсчеты, он тут же выдал результат:
— Шанцевый инструмент обойдется значительно дешевле обучения и содержания рекрута. Сберегая солдат, мы сберегаем казну. Кстати, о казне…
— Ею займется Федор Васильевич, — перебиваю графа. — Тебе же, Алексей Андреевич, надлежит внести в уставы должные изменения, дабы ни одна ленивая скотина не смогла отговориться непонятностью и заумностью приказов. Это завтра, а сегодня займись отработкой новой тактики с семеновцами. Видишь — изнывают от любопытства? Вот и утоли жажду знаний!
— Простите, Ваше Императорское Величество, так ведь снег кругом?
— Я знаю.
— Земля смерзшаяся.
— И об этом докладывали.
— Но каким образом…
— Но ты же большевик, Алексей Андреевич!
— Я?
— Сомневаешься в государевом слове?
Если бы я знал тогда, чем оно обернется… Но нам не дано предугадать, как наше слово отзовется. В любом случае на будущее язык стоит попридержать и не разбрасываться незнакомыми понятиями. Граф Аракчеев, подумав, что государь обвиняет его в принадлежности к франкмасонам, поспешил опровергнуть незаслуженное и опасное подозрение весьма своеобразным способом. Самым, впрочем, для него естественным. Воспользовавшись полномочиями военного министра, пусть не объявленного, но считающегося таковым по умолчанию, Алексей Андреевич оставил на стрельбище половину гвардейцев под началом прапорщика Акимова, а с другой же половиною двинулся в Петербург вслед за нами. Отправился, ага… Пока в Михайловском замке царили тишь да благодать, столица оказалась поставленной… хм… скажем так, на уши. Руководствуясь составленными еще Бенкендорфом списками, он прошелся по городу частым бреднем, вылавливая не представлявших доселе интереса третьестепенных членов масонских лож. И каждому был задан главный вопрос:
— Ты большевик?
Не менее сотни сознавшихся в этом грехе были тут же отправлены на рытье окопов, получив снисхождение за честность, остальные, забитые подобно селедкам в старые гатчинские казармы, дожидались решения своей участи.
Курьез сей мне был доложен на следующий день, вызвав немалое веселье с моей стороны и
