Мы пишем рассказы, которые начинаются с пейзажа, с описания утра, с описания того, как «захлопали двери», мы вставляем в описания дождь, который, по словам Льва Толстого, мог бы и не идти.
Мы зажигаем на сцене елку и играем на гитаре и удивляемся, что получается реакционно{234}.
Ищем новые тексты к драмам, операм будущего.
Большой интерес читателя к мемуарной литературе, к путешествиям, к технике показывает нам, что сейчас есть интерес к сообщению, к сведению.
У нас сейчас есть два типа произведений: переводная литература, с совершенно условным материалом, и литература советская, местная, с установкой на материал, на сообщение.
Часть нашей литературы работает под переводную. Это можно отнести к Эренбургу и отчасти к Мариэтте Шагинян.
Переводные вещи у нас воспринимаются вне значения тех фактов, которые в них описываются.
Формы старого сюжетосложения очень хорошо приложимы к этому материалу.
К новым вещам и к вещам будущего нужны новые формы.
Мне кажется, что будущую литературу нужно создавать методами практического языка. Нам нужно добиться точного описания предмета. Основная ошибка современного пролетарского писателя в том, что он воспроизводит способ работы старого писателя, а не старается найти способ описания предмета.
В каждый отрезок времени искусство диалектически изменяется. Литература обрабатывает иной материал. Бывают моменты использования «способов» работы над определенным материалом.
Это момент своеобразного цитирования.
Такая работа «штампами», еще не потерявшими эстетического значения, но не имеющими уже значения жизненного, может быть у высокого художника.
В настоящее время установилось в науке мнение, что «Илиада» Гомера создана не наивным поэтом, а человеком, для которого мифология – только набор традиционных образов.
Но существуют органические эпохи, вводящие новый материал в искусство.
Каждый класс, каждая сильная группировка выбирают и создают себе свою военную тактику.
Французская революция так создала стрелковую цепь.
Пролетарскому писателю в основе невыгодна реставрационная работа старыми формами.
Между тем если за сценой начать бить в лист железа и гудеть, то вызванная эмоция всегда одна и та же.
Елка и гитара – что ни вешай на елку – не изменятся.
Борьба за форму – это борьба за новую форму.
Старую форму нужно изучать, как лягушку. Физиолог изучает лягушку не для того, чтобы научиться квакать.
Уже буржуазные писатели, как Салтыков-Щедрин, Лесков, Лев Толстой, писал о том, что формы романа и повести, в которых они работали, перестали их удовлетворять.
Понижение культурных навыков, неизбежное при революции, сделало старые формы заманчивой довоенной нормой.
Жажда «довоенного» еще укрепила шаманизм.
Так итальянцы-эмигранты в Америке выписывали скверный овечий сыр. Вкус родины.
На наших глазах, хотя мы и не всегда ими смотрим, перед нашими глазами, – это вернее, – происходит рост пролетарского искусства.
Что это за искусство, мы не знаем и можем в нем определить только время и место.
Искусство это развивается с быстротою кинематографической ленты, пущенной усталым механиком на последнем сеансе.
Имена живут по два года.
На наших глазах происходят заново открытия: сегодня откроют пейзаж, завтра заметят, что можно писать о любви.
Мне кажется, что быстрая смена и тем и имен в пролетарской литературе – не случайность и не зло.
Оттанцовываются шаманские танцы.
Пробуются одно за другим старые формы и изобретения.
У нас не Тибет, формы не выдерживают.
Происходит не процесс восстановления, а процесс перепробывания старого. Когда перепробуют, то одни зазимуют на изображениях «разложения», но со знаком минус, а другие поедут медленно вперед.
Как же писателю практически подойти к вопросам нужной нам формы?
Ему выгодно, как человеку, имеющему непосредственное отношение к вещам, ему выгодно внесение в искусство технологии.
В писательской работе мы прежде всего должны стремиться к созданию точных определений, к умению описывать вещи.
Современный писатель должен знать не только литературное ремесло, но еще какое-нибудь другое ремесло, чтобы через него поворачивать вещи.
Современный писатель должен иметь еще одну, другую, не писательскую профессию. Обучиться литературной работе только тем, что будешь писать, нельзя.
Нужно учиться особому спокойному, медленному, внеэмоциональному чтению.
Нужно приобретать знания и технические навыки.
Сейчас очень велик разрыв между наукой, ее достижениями и знанием об этих достижениях у современника.
Между тем старые крупные писатели владели материалом своего времени.
Необходимо улучшить способ определения вещей, усилить сознательность восприятия.
Техника и наука изменят для нас вещи, осветят запас образов. Только нужно жить в технике, а не похищать из нее материал набегами.
В результате такой внелитературной работы мы получим новую литературную форму.
Тогда наступит некоторая стабилизация писателя, и они перестанут быть столь недолговечными.
Вне этой работы у писателя есть только шаманский танец и головокружение.
Литература факта
О писателе и производстве
В организации ВАПП – три тысячи писателей; это очень много.
Когда Льву Николаевичу Толстому уже было 56 лет, то он написал жене следующее письмо: «Я сломал себе руку и, пока лежал, почувствовал себя профессиональным писателем» {235}. К этому времени уже была написана «Война и мир».
Современный писатель старается стать профессионалом с 18 лет, старается не иметь другой профессии, кроме литературы.
Это очень неудобно, потому что жить ему при этом нечем; в Москве он живет у знакомых или в доме Герцена на лестнице; а некоторые в уборной, так человек 6; но даже уборная не может вместить всех желающих, потому что, как сказано, их три тысячи.
Это небольшое несчастье, потому что можно было бы построить специальные казармы для писателей, – находим же мы, где разместить допризывников, – но дело в том, что писателям в этих казармах писать будет не о чем.
Для того чтобы писать – нужно иметь другую профессию, кроме литературы, потому что профессиональный человек – человек, имеющий профессию, – описывает вещи так, какое он имеет к ним отношение.
У Гоголя кузнец Вакула осматривает дворец Екатерины с точки зрения кузнеца и маляра и, может быть, опишет дворец Екатерины. Бунин, описывая римский Форум, описывает его с точки зрения русского человека из деревни.
Лев Николаевич Толстой писал как профессионал – военный артиллерист и как профессионал- землевладелец; он шел по линии своих профессиональных и классовых интересов для создания художественных произведений. Например, «Хозяин и работник» написан тогдашним хозяйственником и мог бы быть прочитан на тогдашнем производственном совещании дворян, если бы такие были.
