В русской литературе исторических романов – это пример, по всей вероятности, единственный.
Для того, чтобы представить себе величину этого творческого поступка, нужно сказать еще две вещи.
Повесть первоначально была написана как сценарий.
В сценарии еще не было линии Синюхаева.
Сейчас этот сценарий снова хотят ставить, и робкие режиссеры все время хотят кого-то подставить, ком-то заполнить пустое место Киже{264} .
Они хотят, чтобы Киже был кем-то другим. В то время когда Киже – пропущенная строфа в написанной поэме. Строфа, однако, существующая по законам поэмы.
По началу книга «Восковая персона» – лучшая книга Тынянова. Первый раз Екатерина Первая стала фактом, и первый раз Земля вращается вокруг Солнца.
Исторические знания, найденные детали, понятые документы стали ощущениями.
Но в книге есть срыв. Этот срыв чувствуется во второй части, кунсткамерной. Документальные, взятые из книги «Кабинет Петра Великого», но смягченные, корректированные уроды ушли из-под умелой водительской руки Тынянова в кабак обычного исторического романа, в наезженную колею достопримечательностей.
Это не путь Пушкина и не путь Евдора. Это поле, усеянное мертвыми костями, и там, под левшинской головой Черномора{265}, давно уже не лежат Пушкиным похищенные волшебные вещи.
Берегитесь «барокко». Не вступайте на мертвое поле. Там А. Виноградов приклеивает кусок к куску, соединяет цитату с цитатой строчкой о том, что паруса хлопали, как тысяча бичей, или о том, что река была такого-то цвета.
Не идите на поле иностранных слов. Поле поразительностей, где у А. Виноградова негры прячутся за химерами Парижской Богоматери и собаки при свете факелов терзают негра Адониса на утеху белой госпоже Савиньене Фромон и ее любовнику графу Анри.
Это поле смертельно.
Я был прав, когда писал Эйзенштейну о барокко, потому что Сергей Михайлович сейчас собирается ставить «Черного консула» А. Виноградова{266} .
Это ясно. Если хотите увидеть свои ошибки, смотрите на подражателей, которые бегут дальше нас и которые иногда нас за собой уводят.
«Юго-Запад»
I
Это название одной из книг Багрицкого.
«Юго-Запад» – это географически Одесса.
В статье я буду говорить об юго-западной литературной школе, традиция которой еще не выяснена.
В романе Славина «Наследник» генеалогия героя этой школы разрешена искусственно.
Понятна приблизительность решения вопроса, который здесь мы будем иметь.
Конечно, не география определяет литературные школы. Но социальные отношения в определенном географическом пункте в определенное время своеобразны, и тут нужно помнить и о географии.
Трудность вопроса еще в том, что юго-западная школа – это школа русской литературы, осуществленная на украинской территории.
Здесь многое объясняется тем, что Одесса – порт.
Мы должны вспомнить культуры Александрии, греческую на территории Египта.
Причем, конечно, александрийская греческая культура – она и не греческая и не египетская.
Особо сложный вопрос – это вообще отношение украинской и русской культуры. Гоголь не одинок. Одновременно мы имеем работы Гребенки, раньше мы имеем работы Нарежного, Капниста, позднее мы имеем работы Нестора Кукольника и в музыке – Глинку{267}, создавшего русскую национальную музыку на украинские мотивы.
Юрий Николаевич Тынянов собирался написать об этом большую работу.
Профессор Менделеев, создатель Периодической системы элементов, последние годы своей жизни по- своему занимался наукой планирования.
Он определял хозяйственные центры стран.
По его мнению, центр России передвигался к югу и должен был быть где-то у Харькова. Но в Харькове элемент менделеевской системы не был предусмотрен: в Харькове были украинцы.
Передвижение хозяйственной жизни к югу, однако, существовало.
Город, когда-то бывший городом анекдотов, город русских левантинцев, юго-запад России, который для начала XX века был тем, чем были для XVII – XVIII веков Астрахань и Архангельск, город Одесса стал центром новой литературной школы.
II
Очень сложно следить, как литературные формы переживают явления, их создавшие, как и почему они осваиваются новыми культурами.
Стих футуристов не был сюжетным стихом.
Замена сюжета – строфа, дающая разрешение иного порядка, – тоже не определяла его.
Сюжету русские поэты учились на Западе, учились у заморцев. Тогдашние петербуржцы, младшие акмеисты – Владимир Познер, Ирина Одоевцева и по-иному Николай Тихонов пришли к сюжетному стиху через подражание английской балладе.
Поражения и победы, победы стратегические и тактические, спутаны в искусстве.
Победитель Маяковский приехал раз в Ленинград. Он читал в Белом зале Дома искусств, потом пошли пить чай в совершенно дурацкую библиотеку со шкафами из красного дерева и цветного стекла. Внесли большой поднос, на котором стояли стаканы чая для уплотнения без блюдечек. На другом подносе несли какие-то пирожные. Все это поражало количеством.
Чай нес служитель Ефим; кажется, нет его теперь в живых.
Маяковский был разговорчив после успеха.
– Что, Ефим, – сказал он, – у вас так не умеют?
– Я, Владимир Владимирович, – ответил Ефим, – предпочитаю акмеистов.
Здесь сражение не было выиграно.
Акмеизм не был сюжетным насквозь. Мандельштам соединял стихи из отдельных строчек, строчки рождались и кружились, как слепые ласточки. Строчки были объединены более тоном, чем строем. Но Ахматова знала сюжетный стих.
По-иному Маяковский стремился к сюжетному стиху.
С однообразием солнца, встающего каждый день, он писал поэмы, драмы о неудовлетворенности поэта вчера, сегодня и в будущем. Маяковский знал о наступлении баллады, о наступлении сюжетного стиха. Он боролся с ним в поэме «Про это», в которой прямо говорил о том, как оживает «лад баллад».
Лад баллад сейчас не победил. Раскачка этого лада, традиционность тематики, ведущая за собой традиционность словаря и образа, все еще не позволяют сюжетному стиху быть победителем.
В разметках Маяковского, которые он сделал на книгах молодых поэтов, видна эта консервативная роль балладного лада.
Победа содержания в стихах одновременно сузила содержание.
III
Попытка акмеистов создать ощутимый мир, преодолеть «стихи, сделанные из стихов», под влиянием футуристов перешла в борьбу за новую тематику.
Здесь вел людей намагниченный футуристами Владимир Нарбут и Зенкевич, намагниченный Нарбутом.
Южно-русская школа существовала пока отдельно.
Одесские левантинцы – люди культуры Средиземного моря – были, конечно, западниками. Двигаясь к новой тематике, они пытались освоить ее через Запад.
