Проигрыш мотивирован тем, что он «обдернулся», поставил не ту карту. Герман отходит от стола.
Осуществляется эпиграф, – судьба ему говорит «атанде-с».
В опере Лизавета Ивановна бросается в Зимнюю канавку. Опера написана на более примитивный сюжет.
Лизавета Ивановна и Герман в рассказе связаны сложнее. Лизавета Ивановна заменяет собою старую графиню; она – средство для Германа.
Пушкин устраивает судьбу Лизаветы Ивановны и награждает ее счастьем, как будто на нее передается благоволение покойной графини.
Есть известная симметрия в положении Лизы.
«Лизавета Ивановна вышла замуж за очень любезного молодого человека; он где-то служит и имеет порядочное состояние: он сын бывшего управителя у старой графини. У Лизаветы воспитывается бедная родственница» (Пушкин, т. IV, стр. 286).
Образ Лизы не развернут Пушкиным до конца, но введение в повесть обедневшей аристократки, обманутой человеком нового времени, чрезвычайно знаменательно и показывает тайное недоброжелательство Пушкина к Герману. Лиза ближе ему, чем Герман.
Сама Лиза – как будто эпиграф из неосуществленного романа.
Что касается остальных эпиграфов, в обычном понимании этого слова, то они все выяснены во многих работах. Например, комический диалог о предпочтении служанок, как более свежих, особенно ярок в повести, потому что «госпоже» от роду 87 лет.
Этот эпиграф взят из зачеркнутых строчек 7-го письма «Романа в письмах».
Туда он попал из устного рассказа Дениса Давыдова.
Вот отрывок из письма его к Пушкину:
«Помилуй, что у тебя за дьявольская память: я когда-то на лету рассказывал тебе разговор мой с М. А. Нарышкиной: «Vous preferez les suivantes» сказала она мне: «parce qu'elles sont plus fraiches» был ответ мой; ты слово в слово поставил это эпиграфом в одном из отделений «Пиковой дамы». Вообрази мое удивление и еще более восхищение жить так долго в памяти Пушкина, некогда любезнейшего собутыльника и всегда единственного родного моей душе поэта. У меня сердце облилось радостью, как при получении записки от любимой женщины» (Переписка, т. III, стр. 92).
Все эпиграфы к «Пиковой даме» такого характера.
Их источник можно найти, но он не был известен читателям. Если сравнить их с обычным эпиграфом, то мы видим, что они здесь играют роль противоположную обычной, так сказать, разлитературивая описание.
«Пиковая дама» была принята читателями восторженно, она была дважды отмечена в «Библиотеке для чтения»…
Сенковский написал Пушкину, прочтя первые две главы повести, большое письмо.
Сенковский хвалил в повести стиль и хороший вкус. Он говорил, что именно так и нужно писать по- русски, что так должны говорить все до купцов второй гильдии включительно; ниже Сенковский не спускался…
По стилю Сенковский сближал вещь с «несколькими страницами» «Монастырки».
«Монастырка» – это повесть Погорельского.
Белинский говорил о «Пиковой даме» холоднее:
«Пиковая дама» собственно не повесть, а мастерской рассказ. В ней удивительно верно очерчены старая графиня, ее воспитанница, их отношения и сильный, но демонически-эгоистический характер Германа. Собственно, это не повесть, а анекдот: для повести содержание «Пиковой дамы» слишком исключительно и случайно. Но рассказ – повторяем – верх мастерства» (Белинский, Полное собр. соч., М. – Л., 1926, т. XII, стр. 216).
Свет принял повесть очень хорошо. Это была, может быть, единственная вещь позднего Пушкина, имевшая успех.
Пушкин пишет:
«Моя «Пиковая дама» в большой моде. – Игроки понтируют на тройку, семерку и туза. При дворе нашли сходство между старой графиней и кн. Натальей Петровной и, кажется, не сердятся» (Пушкин, т. VI, стр. 404).
Светом повесть могла быть понята как анекдот о неудаче выскочки, парвеню, внесшего в карточную игру расчет и благоразумие.
Это была повесть о поражении Германа.
Для Пушкина Герман – не герой, но он знает, что Герман если не герой, то человек будущего.
Во второй половине мая 1831 г. Пушкин писал Хитрово:
«Вот ваши книги, умоляю вас прислать мне второй том «Rouge et Noir». Я от него в восторге» (стр. 112).
В конце того же месяца он снова пишет:
«Rouge et Noir» – хороший роман, несмотря на фальшивую риторику, встречающуюся в некоторых местах, и на несколько замечаний дурного вкуса» (там же, стр. 116).
На стр. 218 книги «Письма Пушкина к Е. М. Хитрово» Б. В. Томашевский приводит заметку газеты «Figaro» о предстоящем выходе романа, в которой отмечает странность заголовка.
В самом деле, термины рулетки, поставленные в заголовке, не имеют прямой связи с сюжетом.
Мне кажется, что название «Пиковая дама» – игрецкий термин, связанный с названием «Rouge et Noir» – рулеточным термином.
Герман же – это Жюльен Сорель.
Конечно, это не подражание Стендалю, это борьба с ним.
В России были такие же безвестные ученики Наполеона, как Сорель, и Пушкин о них написал.
Указания на связь «Пиковой дамы» с «Красным и Черным» делали в последнее время Б. Томашеяский и В. Виноградов (в новой статье), М. С. Гус. Все они сближали вещи, не показывая борьбу Пушкина со Стендалем.
Остановимся на несколько минут над вопросами о стиле повести. Знаменитый писатель конца восемнадцатого века Карамзин воспитывал свой слог на переводах.
Его спросили раз: «Откуда взяли вы такой чудесный слог?» – «Из камина», – отвечал он. – «Как из камина?..» – »Вот как: я переводил одно и то же раза по три и по прочтении бросал в камин, пока наконец не доходил до того, что оставался довольным и пускал в свет».
Греч об «Истории» Карамзина написал в своих мемуарах:»Она удовлетворила многим требованиям (я говорю только в отношении к языку) но, воля ваша! – прежде он писал лучше. И повести его и «Письма русского путешественника», и статьи «Вестника Европы» написаны слогом приятным, естественным, не отвергавшим прикрас, но и не гонявшимся за красотами. Я несколько раз читал его «Историю Русского Государства», занимаясь сочинением грамматики, разложил большую часть его периодов, исследовал почти все обороты: находил многое хорошим, прекрасным, правильным, классическим, но вздыхал о «Бедной Лизе».
В слоге его истории видны принужденность, старание быть красноречивым, насильственное округление периодов, все искусственно, все размечено, и не то что прежде».
Для Пушкина форма не была только внешним видом произведения:
Плавность, которой добивались различными драматическими построениями, оказалась достигнутой внутренним путем. Пушкинский язык – язык богатый, точный, народный; но не нужно думать, что Пушкин писал только разговорным языком. В третьем номере «Современника» в 1836 году Пушкин в анонимной статье написал: «Чем богаче язык выражениями и оборотами, тем лучше для искусного писателя. Письменный язык оживляется поминутно выражениями, рождающимися в разговоре, но не должен отрекаться от приобретенного им в течении веков. Писать единственно языком разговорным – значит не знать языка».
Принято думать, что источником пушкинского прозаического языка являются его письма.
Эта мысль вряд ли верна. Первые письма Пушкина традиционны. Пушкин пишет в них часто периодами.
Письма имеют свое сюжетное построение и наполнены превосходными описаниями. В ранних письмах
