Ехали венецианцы туда.
Почтовая служба облегчала путь. Стояли на дорогах специальные дворцы для приезжающих. В эти дворцы вода привозилась из мест, до которых были сутки пути. Везде были лошади. Когда проезжали ханские посланники, то снимали седла с усталых лошадей и клали на свежих подставных. Этого мало: если у посланника или князя устанет лошадь дорогой и они увидят другую у частного человека, то можно заставить сойти человека с лошади и взять ее себе, и никто не смеет сказать «нет».
Не только одна эта дорога так снабжена лошадьми, но и вся земля. Купец, если ему дадут бумагу от хана, едет как посол. Купец везет товар и вести.
Кубилай хотел получать в несколько дней вести со всех своих земель и от всех границ.
Хан говорил, что пускай лучше приедет к нему посланник или купец в два дня и заморит двух лошадей, чем приедет в три дня, сохранив лошадь.
Дорога уставлена столбами, указывающими расстояние.
Посланные должны проходить не менее десяти лиг в день. Каждая лига – около двух европейских миль. Но посланный проходил по пятнадцати и двадцати больших лиг в сутки. Если падала лошадь в месте населенном, то мясо продавали жителям, а если лошадь падала в дороге, то ее бросали. Все это увидали братья Поло в дороге. Так ехали купцы с посланником великого хана. Они переправлялись через мутные реки, пересекали оазисы, в которых уже созревал хлопчатник, дающий пух, похожий одновременно и на шерсть овцы, и на пух ивы.
Воля хана вела купцов. Жара не спадала и ночью, ветер был сильный и знойный.
Они шли через пески. Кони вязли, переходя через холмы, покрытые рябью, как рябо под водою дно моря на мелях у венецианского Лидо. Редкие сухие тамариски встречались по дороге. За песками лежал город, весь в яблоневых садах. Горы, покрытые снегом, стояли на горизонте.
Между яблочными садами и синим снегом синели густые еловые леса.
Длинные облака не плыли, а стояли у гор, там, где жара долины заставляла таять снега.
Трава была богата. Быстрая река разбивалась в арыках. Дальше шла дорога в горы. Серебряная гора с железными отвесами, с бесчисленными уступами и пиками, гора, описанная монахом Чань Чунем[5], который ехал с юга Китая к Чингиз-хану, и больше никем не описанная, стояла перед венецианцами.
Встречные камни становились крупнее; здесь невозможно было уже пройти ни колесам, ни коням со всадником. Люди спешились и вели коней за собой.
Сосны, прямые, как свечи, поднимались до неба одна подле другой. Птицы смолкли. Пустынно и молчаливо. В синем небе голубым раскидистым пламенем плавилась в ветре хвоя.
На южных склонах было еще тепло, на северных венецианцы чувствовали холод, как будто они были одеты не в шерсть, а в железо.
Скалы стояли вокруг, покрытые тяжелыми снегами. Нужно здесь было молчать, потому что боялись обвалов. Ехали дальше. Ехали через поле, усеянное белыми костями, ехали снова через сто песчаных холмов и ночью обмазывали головы коней кровью, потому что боялись духов.
И снова шли горы; вдали были они белы, как песок, а ближе оказывалось, что они покрыты снегом.
Шли дальше. Уже не было людей кругом; ссыхались губы, целые дни проходили в молчании. Земля была как дно высохшего моря.
Через снега вышли из гор в степи. Во все стороны виднелись только желтоватые облака и блеклые растения. Потом встретили реку. Река текла через камни и песок, в ней почти не было воды, но она была радостью. Наконец увидели людские обиталища, черные телеги и белые юрты.
Шли долго и наконец увидали стену, длинную, как четырнадцатичасовая ночь. Стена шла из дали и уходила в желтый туман пустыни. Она была из глины; склоны ее одеты камнем. Никто ее не охранял, потому что воздвигли ее некогда против степных кочевников, а монголы давно уже ее перешли.
Хан жил в летнем дворце недалеко от нынешнего Бейпина. Здесь купцы Поло отдыхали и долго учились, как войти к хану, не задевши за порог. Хан был занят и принял гостей не скоро.
Купцы меняют хозяина
Венецианцы осмотрели пестрый двор.
Много странного видели здесь итальянские купцы. Золото и серебро здесь были дешевы, а дрова дороги, и кушанья приготовляли, сжигая полынь и сухой навоз. Несториане из Сирии, монголы, китайцы, армяне шумели вокруг дворца, и тому, кто ходил вокруг ханской ставки, нужно было знать четыре языка только для того, чтобы отвечать на окрики стражи.
У дворца стояло серебряное дерево, кончающееся наверху четырьмя львиными головами и статуей ангела с трубой.
В честь прибытия посольства был дан пир.
Утром затрубил серебряный ангел на верху медного дерева, и из серебряных пастей львов потекли пенистый кумыс, медовое вино и рисовая водка.
Купцы познакомились с мастером-парижанином, который сделал это диво. Оказалось, что под корнями дерева устроен каземат и там сидят люди, которые управляют ангелом и дуют в трубу, а вино по трубам идет из ханской кухни.
Марко Поло так потом записывал рассказ отца и дяди о приеме купцов и о разговоре их с ханом:
«Пришли Николо и Маффео к великому хану, и принял он их с почетом, с весельем да с пирами. Обо многом он их расспрашивал: об императорах, о том, как они управляют своими владениями, творят суд в своих странах, как они ходят на войны; о королях спрашивал он их, о князьях и о баронах. Рассказывали Николо и Маффео обо всем правду, по порядку и умно. Люди они были разумные и по-татарски знали».
Остались купцы при дворе Кубилая.
…Двести лет спустя отправился на Восток, надолго покинув свою родину, русский человек – тверянин Афанасий Никитин. Ходил он из Новгорода за три моря, в Индию, и описал потом Индию очень подробно. Сказание Никитина попало в Новгородскую летопись. А в конце сказания написано было что-то на непонятном языке. Буквы славянские, а язык непонятен.
Недавно прочли его запись. Оказалось, что так молился Никитин. Молился богу на причудливом языке, на котором изъяснялись купцы-чужеземцы на восточных базарах. Смешались тут слова арабские, турецкие, фарсидские и русские.
Вот слова той молитвы:
«Ала санклие буду ниани уруси тангри са-класен…»
То значит:
«Да сохранит бог сей мир, да сохранит он русскую землю… Да устроится Россия, ибо нет в этом мире подобной ей земли…»
Тверянин Никитин молился не за свое княжество, а за всю нашу страну.
Он многое понял в дальнем мире, многое перенял у индийцев и у персов. Он полюбил их. Но больше всего любил он отчизну. Он ее любил тем больше, чем больше знал мир.
Этого счастья не знал монах Плано Карпини, не знали его и братья Поло.
Для Карпини турки – не люди, и в то же время они для него возможные плательщики десятины святого Петра, то есть налога в пользу папы. Они не люди, потому что нет надежды на близкое их обращение к истинной вере. Иначе людьми были бы и псоглавцы.
Для братьев Поло, Николо и Маффео, мир делился на покупающих и продающих. До остального было им мало дела.
Путешественники разведывали мир, и каждый видел то, что смог видеть.
Для Кубилая Европа была краем бедным земли. Но надо знать силы не только соседа, но и соседей соседа.
В Самарканде и в других монгольских владениях были свои обсерватории, люди смотрели на звезды и предсказывали солнечные затмения – это интересовало монголов.
Европа была неизвестнее, чем звезды; она была далека, но и ее надо было разведать.
Еще интереснее была Палестина, через которую проходили караванные дороги; любопытно было посмотреть, как борются христиане с арабами, а заодно интересно было пригласить несколько сот или хоть сотню христиан-ремесленников, потому что не во всем можно было поверить китайцам, а в военном искусстве – в искусстве, например, разрушать стены – китайцы были совсем отсталым народом.
