приятные».
Чего стыдилась Анна Каренина? Стыдилась ли она ложного счастья людей романа или своего будущего бескомпромиссного падения? Ее путешествие пока благополучно. Ведь она не знает, что сейчас в него ворвется Вронский, ворвется из бури, «которая рвалась и свистела между колесами вагона», и Анна Каренина выйдет навстречу буре.
История Анны Карениной идет рядом с историей Левина и Кити; это несколько семейств – Облонские, Каренины, Вронские, Львовы, Левины.
Левин хороший хозяин: он знает, что, продавая лес, надо считать деревья. Он, как все дворяне, едет на дворянские выборы, и хотя и не лишен некоторых чудачеств, но человек своего времени, своего общества.
Но он человек того времени, в котором все переворотилось и никак не может уложиться.
Таким человеком был Толстой, который каким-то образом связан с Левиным, хотя, конечно, история Левина – это не мемуары Толстого.
Толстой хороший хозяин. Когда у него рождались дочери, он покупал имение с маленьким лесом, с расчетом, что, пока дочка дорастет до времени, когда ее надо выдавать замуж, лес по крайней мере удвоится в своей цене, потому что лес растет, если его не вырубать.
Но Толстой тоже человек не на своем месте, хотя он приобретает землю, хвастается своим умением хозяйничать перед другим хозяином – Фетом.
В те годы, когда «Анна Каренина» только была задумана, вернее, тогда, когда только осознана была катастрофа женщины, потерявшей свое место в обществе, может быть, тогда, когда Толстой в сарае около железной дороги увидал женщину, бросившуюся под поезд, Толстой писал Фету в 1869 году благополучное письмо: «...решил окончательно свою поездку в Пензенскую губернию для осмотра имения, которое я намереваюсь купить в тамошней глуши»[55] .
Он искал имение, в котором стоимость леса покрыла бы стоимость всей покупки, и такого имения, рядом с которым жили бы мужики с нищенским наделом. Они должны были бы работать потом за любую плату.
Но рядом с этим благополучием уже существовала катастрофа, она уже созревала, но казалась безумной.
4 сентября 1869 года Толстой пишет жене, что он ночевал в Арзамасе очень усталый, у него ничего не болело: «Но вдруг на меня нашла тоска, страх, ужас такие, каких я никогда не испытывал. Подробности этого чувства я тебе расскажу впоследствии; но подобного мучительного чувства я никогда не испытывал, и никому не дай бог испытать»[56] .
Этот ужас Толстой впоследствии описал в «Записках сумасшедшего». Упомянута Пензенская губерния и то, как герой «...искал такого дурака, который бы не знал толку, и раз мне показалось, что я нашел такого. Имение с большими лесами продавалось в Пензенской губернии...
выходило, что продавец именно такой дурак, и леса окупят ценность имения»[57] .
Покупатель едет, с ним его слуга Сергей – очевидно, Сергей Арбузов. Комната, которая досталась путнику, маленькая. «Как, я помню, мучительно мне было, что комнатка эта была именно квадратная».
Человек чувствует всем существом «...потребность, право на жизнь и вместе с тем совершающуюся смерть»[58] .
Все написано отрывисто, точно и неожиданно для Толстого. «Я нашел подсвечник медный с свечой обгоревшей и зажег ее. Красный огонь свечи и размер ее, немного меньше подсвечника, все говорило то же»[59] .
«...все тот же ужас красный, белый, квадратный».
Вот именно так умирает Анна Каренина. Она попадает в поток воспоминаний, фиксирует отдельные черты, чувствует каждое свое движение, помнит, что у нее на руке красный мешочек, чувствует, что спускается по ступенькам платформы легкими шагами и бросается под поезд: «Мужичок, приговаривая что- то, работал над железом. И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей все то, что прежде было во мраке, затрещала, стала меркнуть и навсегда потухла».
Так кончается роман, начатый эпиграфом из Библии об отмщении.
Что запрещено? Что подлежит каре?
Анна Каренина изменила мужу и любила другого; она наказана в романе.
Левин – верный муж, хороший семьянин, но он в конце романа находится в состоянии, близком к отчаянию.
Толстой, который сам создал обе линии романа, тоже боится смерти; он рассказывает об «арзамасском ужасе», о страшной квадратной комнате и о догорающей свече.
Страх и ощущение грядущего возмездия лежат вне событий романа.
Б. Эйхенбаум думал, что образ догорающей свечи, увиденный Толстым, – это стихотворный образ.
Скорее, это ощущение Толстого – «арзамасский ужас».
Роман полон реальными ужасами.
Гибнет только несчастная Анна, но ужас испытывали и Левин, и человек, считающий, что путь, проложенный им для Левина, прямой путь.
Сам Толстой в наследственной Ясной Поляне – человек не на своем месте.
Он не любил Шекспира и не замечает слов Гамлета, что время «вывихнуло сустав». Жизнь идет, хромая.
Читатель скажет: но герой в романе – это типичный человек в типичных обстоятельствах; но для человека типично несчастье.
Это правильно и в фольклоре, и в романе, где в перспективе времени все обстоятельства кажутся кристаллически ясными.
Но герой сказки, как только что мы видали, обиженный человек, младший сын, изгнанная дочка, изгнанная жена.
Пеплом горечи посыпаны герои фольклора, посолены солью тяжелых путей – морских путей.
Типический человек в типичных обстоятельствах – это человек несчастливый, рожденный в эпохи перелома укладов, – человек, ощущающий потерю места, которое как будто должно быть за ним.
Герой – обычно человек, ищущий свое место, потому что само человечество изменяется, ищет свое место, хочет стать самим собой, преодолеть во имя того, что он считает поэтическим, справедливым, то, что потом называли прозой жизни.
Герои – это люди на переломах истории; в них человечество осознает свое изменение, и не будет построена никакая структура романа, пока она не вберет в себя движения истории, перелома отношений; распад времен – ступени истории.
Поэт – человек не на своем месте; на полпути земного бытия через «Ад», «Чистилище» к бледному «Раю» пришел Данте, пересматривая прошлое, переворачивая, преодолевая круги ада.
Преодоление прошлого есть у больших и у малых – есть у всех.
Прошлое преодолевается, как близкое, как семья, и, как сказано в Библии у пророка Михея (гл. 7, стих 6-й): «Ибо сын позорит отца, дочь восстает против матери, невестка – против свекрови своей; враги человеку – домашние его».
Из старого, потерявшего симметрию благодаря пристройкам, дома уходит Лев Толстой от сыновей, дочерей, жены, невесток.
Он пробовал дорогу из дома в повестях и романах. Пересматривал дворянские родословные и искал для своего бегства попутчиков.
Толстой прощается с прошлым в «Казаках» (1852–1863), в романах «Труждающиеся и обремененные» и «Декабристы» (1879–1884), в «Записках сумасшедшего» (1884), в «Отце Сергии» (1890–1898), в «Живом трупе» (1900). Он хочет бежать из своего дома так, как Хаджи-Мурат убежал от Шамиля, хотя у Шамиля и остаются заложники (1896–1904). Он описывает бегство Александра I в «Посмертных записках старца Федора Кузьмина» (1905) и бегство зажиточного мужика Корнея Васильева в том же году.
В 1910 году он убежал сам.
Но мне скажут, что я взял неустроенного человека, живущего в стране, в которой назревала
