снял сестру с лошади, наклонился, быстро поцеловал в щеку, что-то шепнул на ухо и подошел к гостям. Он поклонился Соэнне:
— Сударыня, приветствую вас в моем доме. Я герцог Суэрсэн, ваш будущий супруг.
К графу и графине он обратился с нескрываемой насмешкой:
— Господин граф, госпожа графиня, счастлив снова видеть вас.
Ударение на слово «снова» лишний раз расставляло все по местам: ваша младшая дочь нужна мне не больше, чем была нужна старшая.
— Вас проводят в ваши покои, там вы сможете отдохнуть до ужина. Моя матушка с нетерпением ждет встречи с вами. — Он еще раз вежливо поклонился.
Это изящество в каждом жесте раздражало. Рядом с измученными долгой дорогой женщинами в бесформенных меховых шубах, закутанных до кончика носа, оно казалось изысканной насмешкой. Улыбка Ивенны, ожидавшей брата чуть поодаль, показывала, что она все поняла и наслаждается ситуацией. «Ну погоди же, — зло подумала графиня, — за ужином сочтемся». Юная Соэнна по праву считалась второй по красоте девушкой империи. Первое место традиционно принадлежало наместнице, впрочем, в случае Энриссы — без всякой лести. Герцог удалился под руку с сестрой, подоспевшие слуги помогли дамам спешиться, конюхи развели лошадей по конюшням, только после этого ворота открыли снова, впуская повозки с грузом. Высокая пожилая дама в меховом плаще присела в реверансе:
— Герцогиня Сибилла отправила меня в ваше распоряжение, леди. Следуйте за мной, я отведу вас в ваши покои. Пока распаковывают вещи, вы сможете принять ванну, а потом несколько часов поспать. Ужин будет в полночь.
В комнатах оказалось неожиданно тепло, трещали дрова в каминах, тепло шло и от стен. Вода в купальне оказалась обжигающе горячей: «То, что после мороза и надо» — пояснила служанка, размешивая в воде лавандовую соль. Соэнна нежилась в горячей воде, пытаясь понять, что же произошло. Похоже, герцогиня Ивенна пользовалась в замке полной свободой, саму Соэнну никогда бы не отпустили одну верхом, приличной девушке полагалось выезжать в карете: считалось, что верховая езда, даже в женском седле, вредит хрупкому дамскому здоровью. Кажется, ужиться с будущей свояченицы будет не так просто. Интересно, а фехтовать она тоже умеет, или только в мужском седле ездит? За ширмой, отгораживающей купальню, послышался шум — слуги притащили сундуки с вещами, служанки, сами еле живые после дороги, начали распаковываться, нужно было найти подходящее платье, проветрить его, распрямить складки, расправить нижние юбки и кружева. Соэнна перестала прислушиваться и снова погрузилась в размышления. Какое платье надеть? Вся беда заключалась в том, что яркой брюнетке с белоснежной кожей не шли нежные палевые цвета, положенные юным девушкам. Лучше всего она выглядела в винно-красном или синем кобальте, вишневом или в родовом фиолетовом, но все эти цвета считались пристойными только для замужних дам. Вот через месяц она сможет носить все, что захочет, сундуки уже заранее были заполнены яркими нарядами и отрезами ткани, но сейчас нужно было решать, чем пожертвовать — внешним видом или правилами хорошего тона. Впрочем, решать, все равно будет матушка, но при одной мысли, что жених сочтет ее некрасивой, становилось дурно. Красота была главной, да и, пожалуй, единственной ставкой Соэнны. Муж просто не сможет не полюбить ее! Она докажет и матери, и отцу, и старшей сестре, что умная и красивая женщина всегда получит, что хочет!
XII
Брат и сестра стояли в часовне перед алтарем. Они не молились — просто стояли, держась за руки. Это место принадлежало только им двоим, мать, даже если и знала про эту часовню, никогда бы не вошла сюда. В тайное святилище не заходили слуги, жрецы не приносили жертвы у алтаря — да и не осталось жрецов у этого бога. Когда Саломэ VI Святая семьсот лет назад запретила поклоняться Ареду и разрушила последние уцелевшие храмы, земли рода Аэллин еще не присоединились к империи, и культ ставшего неназываемым бога продержался еще триста лет. После того как княжество Аэллин стало герцогством Суэрсэн, новоиспеченные герцоги вынуждены были подчиниться закону: закрыть храмы, сжечь алтари и выслать жрецов, упорствовавших в своей ереси, но воля наместницы заканчивалась у ворот замка в северных горах. Правители Суэрсена сохранили часовню Ареда. В этой семье не признавали различия между Семерыми и Восьмым, одинаково почитая всех богов, творивших мир. Старые книги говорили, что Аред никогда не требовал человеческих жертвоприношений, и Иннуон, честно говоря, не понимал, почему именно из этого бога сделали вселенское пугало. Так что в часовне обошлись без окровавленных алтарей и фресок с совокупляющимися тварями. В старые времена Аред считался богом развития и движения вперед, покровителем науки и познания. Очевидно, различие между Аммертом, богом Знания, и Аредом, богом Познания, оказалось слишком тонким для простых смертных. Страх перед Аредом превосходил все разумные пределы — одно время даже запрещали лук и стрелы, его символ, но после пары сокрушительных поражений от конных варваров научились отделять религию от реальности. Поклоняющийся Ареду, пусть даже и под другим его именем, приговаривался к смерти вне зависимости от рода и богатства. Без всякого сомнения, эта часовня осталась последней в мире, и герцог намеревался сохранить ее. Боги были ему глубоко безразличны, что Семеро с их ипостасями, что Аред, но он не собирался отказываться от обычаев предков. Кроме того — Иннуон любил эту часовню.
Маленькая комната без окон отличалась простотой и скромностью отделки. Никаких витражей и статуй: каменный алтарь с высеченными рунами первого алфавита, теперь известного только чудакам- ученым да жрецам Аммерта, две черные спиральные колонны по обе стороны от алтаря, на бархатной подставке — лук с натянутой тетивой и стрела. Но самым удивительным здесь были пол и потолок. На потолке неизвестный мастер выложил мозаичную карту звездного неба, а на полу — карту мира, и на звездной карте было больше звезд и созвездий, чем в нынешних книгах по астрономии, а на карте мира были указаны неизвестные острова и земли. Прапрадед Иннуона собственноручно срисовал копии с этих карт, теперь они хранились в библиотеке. Освещалась небольшая комната и вовсе волшебным образом: стоило кому-нибудь зайти в часовню, как звезды на потолке начинали светиться ровным, чуть зеленоватым светом, достаточно ярко, чтобы разглядеть обе карты во всех подробностях. Часовня воистину была самым необычным местом в замке, потому Иннуон и Ивенна так любили ее.
— Ты ведь не скажешь ей?
— Конечно, нет. Это место принадлежит нашему роду.
— Она очень красивая.
— Ну и что?
— Красивее меня.
— Да какая разница! Мне на ней жениться, а не любоваться! Ивушка, послушай, тебе не о чем беспокоиться.
— Я не верю тебе, Иннуон. Ты вернулся три месяца назад, и ни разу не пришел ко мне…
— Я… мне показалось, что ты больше не ждешь меня.
Но Ивенна лишь грустно улыбнулась. Иннуон знал, что она по-прежнему ждет его, просто больше не нуждался в их «греховной» связи, но не хотел обижать Ивенну внезапной холодностью. Он все еще чувствовал себя связанным с сестрой прочнейшей из нитей, знал ее сокровенные мысли и чувства, но за прошедшие три года успел забыть, что этот меч — обоюдоострый. Лгать ей он не мог, хоть и хотел этого сейчас больше всего на свете:
— Ивушка, прости меня. Я люблю тебя, но… я не приду больше.
— Я знаю. Я знала с самого начала. Это ничего, это последний раз, потом я не буду плакать.
Он осторожно промокнул ее слезы:
— Нам нужно идти, скоро ужин.
Они спустились в зал рука об руку, в белоснежных одеждах, расшитых серебром, пламя тысячи свечей золотило их кожу, отблески ложились на черные волосы. Иннуон подвел сестру к гостям, граф и графиня Айн, в сопровождении дочерей и свиты, улыбаясь, приветствовали новую родственницу, но Ивенна знала цену этой радости. Она, не скрываясь, рассматривала невесту, с мрачным удовлетворением отмечая, как девушка нервничает под ее пристальным взглядом. Иннуон с укором посмотрел на сестру и отвел Соэнну в
