кающегося, начиная с торговли дурманом, заканчивая богохульством в пьяном виде три года назад на праздновании в храме Эарнира, или осуществлением права первой ночи, отмененного тысячу лет назад. Подписавшие покаяние дворяне возвращались в свои усадьбы, удивляясь поразительной осведомленности графа, самые осторожные на всякий случай меняли всю прислугу. Отказаться никому не приходило в голову, из окна графского кабинета были хорошо видны бренные останки Артона Кайрэна, выставленные на площади.
Эрну Ланлосс поселил в своем городском доме, не желая рисковать. Синие одежды ордена Алеон надежно защищали девушку от дурной молвы, а мнение Резиалии, оставшейся в горном замке, интересовало Ланлосса меньше прошлогоднего снега. После недолгой борьбы отвращение к вздорной женщине пересилило в нем желание обзавестись законными наследниками, и он не спешил возвращаться к супруге. Следуя принятому решению, Ланлосс перестал навещать Эрну, довольствуясь ежедневными докладами лекаря о ее состоянии. Тот удивлялся, что белая ведьма не может исцелить себя сама и поправляется даже медленнее, чем должна была бы. Ланлосс догадывался, в чем дело: девушка потратила слишком много сил на заказанное им колдовство, а потом не успела восстановиться. Он отчаянно скучал по Эрне и, не выдержав, позволил себе поблажку — заходил в ее комнату ночью, ненадолго, просто взглянуть, убедиться, что она никуда не исчезла. Днем он старался даже не заглядывать на второй этаж, подальше от соблазна. Поток кающихся грешников иссякал с каждым днем — не так уж много было в Инхоре дворян, и Ланлосс понимал, что не может до бесконечности оттягивать возвращение в замок. В конце концов, старый графский дом был просто не предназначен для зимы — после первого же снегопада ветхая крыша провалилась сразу в двух местах, прожорливые печи сжирали столько дров, что можно было отопить полгорода, а все равно приходилось кутаться в плащ. Разваливающееся сооружение совершенно не подходило для слабой больной женщины, но не мог же он привезти Эрну в свой замок и поселить рядом с Резиалией!
Наконец, наступил день, когда лекарь снял с лица девушки повязки. Эрна сразу попросила зеркало, долго смотрела на свое лицо, но, против опасений, не разразилась рыданиями. А вот молоденькая служанка, которую Ланлосс приставил к ведьме, не смогла сдержать слез. Эрна и раньше-то красотой не отличалась, а теперь и вовсе стала страшной. Бледную кожу лица пересекали отвратительные красные полосы шрамов, такие же полосы выглядывали из выреза платья, а в серых волосах заметно проглядывал белый цвет. Вечером того же дня Ланлоссу передали, что белая ведьма просит его зайти. Генерал предпочел бы заново пережить самые страшные минуты своей жизни, чем исполнить эту просьбу, но отказать не смог. Заплаканная служанка открыла графу дверь и шмыгнула в коридор, Эрна поднялась навстречу гостю, и Ланлоссу стоило большого труда не отвести взгляд. Испугали его не шрамы — за годы войны приходилось видеть раны и пострашнее, а взгляд девушки — спокойный, но совершенно пустой. Она подождала, пока Ланлосс как следует рассмотрит ее:
— Да, вот так. Ты давно не приходил.
— Я приходил, только ты уже спала.
Девушка усмехнулась:
— Я не спала.
— А я все боялся разбудить.
Они помолчали некоторое время, Ланлосс мучительно подбирал слова, Эрна смотрела в окно.
— Ну вот, ты меня увидел. Правда, все решилось само собой? Твоя жена, хоть и вредная, зато красивая.
— Не говори ерунды! Я ее видеть больше не хочу.
Эрна вздохнула:
— Не будем ругаться. Вообще-то, я тебя позвала попрощаться. Я возвращаюсь в Сурем.
— Почему? Ты же хотела остаться, говорила, что нужна здесь, на твое место ведь никого не пришлют. — Ланлосс загнал внутрь рвущиеся из сердца слова, то, что хотел сказать на самом деле: «Ты нужна мне, ты не можешь уехать!»
— Я теперь уже нигде не нужна. Помнишь легенду о княжеском скороходе? Он так спешил доставить своему господину вести с поля боя, что надорвался. Помощь успела вовремя, и князь победил, но скороход с тех пор мог ходить только медленным шагом.
— Да, я помню. Князь наградил скорохода — отдал ему в жены свою единственную дочь и даровал замок с землями.
— Это легенда, Ланлосс. На самом деле князь выгнал бывшего скорохода вон, и тот умер от голода.
Только теперь Ланлосс действительно понял, почему девушка не смогла исцелить свои раны. Она не просто растратила силы, она надорвалась, как тот скороход, и теперь готова принять ту же самую участь.
— Ты хочешь вернуться в орден? Но что ты там будешь делать?
— Не знаю, — девушка пожала плечами, — если повезет — помогать целителям, если нет — чистить котлы на кухне. Так порой случается.
Напряжение, в котором Ланлосс пребывал все эти дни, внезапно отпустило, и он с удивлением заметил, что, похоже, уже несколько месяцев не дышал полной грудью. Как же хорошо, как же замечательно все получилось! Стыдно, но он чувствовал, что не может скрыть радость, улыбка сама собой растянула губы. Эрна ничего не потеряет, оставшись с ним! Он подошел к девушке, твердо взял ее за руки, повернул лицом к себе, не обращая внимания на ярко-красные полосы:
— Вот что, никуда ты не поедешь, Эрна. Если так хочется чистить котлы — я и здесь найду тебе парочку погрязнее.
— Ланлосс, посмотри на меня как следует еще раз.
— Подумаешь! Ты же сама говоришь, что и раньше красавицей не была. Я ничего не теряю.
— Да уж, умеешь ты разговаривать с женщинами.
— Не умею. А зачем с вами долго разговаривать? — Генерал наклонился, и на несколько минут разговор прервался. Оторвавшись, наконец, от губ девушки, Ланлосс подвел итог беседы:
— Нет, ты точно никуда не уедешь, — он подошел к двери и задвинул засов.
Поваливший снег на следующий день снег весьма своевременно занес дороги, и Ланлосс решил остаться зимовать в городе. Провалившаяся крыша, чадящие печи и постоянно подкрадывающийся холод не могли умалить его счастья. Теперь он был благодарен наместнице и за отставку, и за Инхор, и даже за Резиалию — ведь будь его женой другая женщина, он, скорее всего, не смог бы изменить ей со спокойным сердцем. Теперь генерал точно знал, что в сорок лет жизнь только начинается.
Зима медленно и неохотно уступала место весне, по узким улицам неслись мутные потоки талой воды, а с низеньких крыш домов свесились огромные толстые сосульки, солдаты устраивали снежные бои. Рыжий Иржи притащил откуда-то выводок таких же рыжих щенят, дав повод для всеобщего веселья. Красные полосы на лице Эрны побледнели и стали светло-розовыми, на пальцах наросли ногти, и Ланлосс с удивлением узнал, что девушка замечательно играет на лютне. Эрна же только посмеивалась над его удивлением:
— Я ведь из благородных, не то, что некоторые графы. Умею играть на лютне, поддерживать светскую беседу и ткать гобелены.
— Ага, и чистить котлы, — Ланлосс лениво перекатился на спину — солнце било в глаза.
— Увы, для чистки котлов тебе придется найти кого-нибудь другого. Это слишком тяжелая работа для беременной женщины.
Ланлосс кубарем слетел с кровати:
— Эрна, Эрна… но это же великолепно! Я хочу девочку, такую же, как ты.
— И мы научим ее играть на лютне, ткать гобелены и поддерживать светскую беседу.
В этот день Ланлосс чувствовал себя настолько счастливым, что даже не хотел думать о предстоящих трудностях. Он построит для Эрны дом и будет приходить туда каждый день, у них будет много детей, и мальчики, и девочки, и плевать он хотел на все законы вместе взятые, гнев наместницы и недовольство ордена Алеон. Нужно будет только проследить, чтобы Резиалия ничего не узнала, Эрне сейчас нельзя волноваться. Ланлосс написал магистру Илане письмо, в котором выражал всяческое удовлетворение магическими талантами сестры Эрны и просил орден оставить белую ведьму в Инхоре, обязавшись
